На следующий день он поднимается на борт «Мюирона».
Гантом хочет выйти в открытое море.
Бонапарт противится этому.
— Я хочу, — говорит он, — чтобы вы как можно дальше следовали вдоль африканского побережья; вы будете идти этим путем до южной оконечности Сардинии. Со мною горстка храбрецов и немного артиллерии. Если появятся англичане, я высажусь на берег и сухим путем доберусь до Орана, Туниса или любого другого порта, а там найду способ снова пуститься в плавание.
На протяжении двадцати одного дня западные и северо-западные ветры отбрасывают Бонапарта к порту, из которого он вышел.
Наконец, начинают ощущаться первые порывы восточного ветер, и Гантом поднимает все паруса.
Вскоре они проходят мимо того места, где некогда стоял Карфаген, огибают Сардинию, следуя вдоль ее западного берега, и 1 октября входят в порт Аяччо, где на сумму в семнадцать тысяч франков обменивают турецкие цехины на французские деньги — это все, что Бонапарт везет из Египта.
Наконец, 7-го числа того же месяца они покидают Корсику и держат курс на Францию, от которой их отделяют лишь семьдесят льё.
Вечером 8-го их извещают сигналами о появлении эскадры из четырнадцати кораблей.
Гантом предлагает повернуть на другой галс и возвратиться на Корсику.
— Нет, — повелительно восклицает Бонапарт, — поднять все паруса, все по местам; курс — северо-запад, северо-запад, полный вперед!
Вся ночь проходит в тревоге.
Бонапарт не покидает палубу; он велит приготовить большую шлюпку, сажает в нее двенадцать матросов, приказывает своему секретарю отобрать самые важные бумаги и назначает двадцать человек, с которыми намеревается высадиться на берег Корсики.
Однако при свете дня все эти предосторожности становятся ненужными, все страхи рассеиваются, и флот берет курс на северо-восток.
Восьмого октября, на рассвете, уже виден Фрежюс.
В восемь часов утра они встают на рейд.
В городе немедленно разносится слух, что на одном из двух фрегатов находится Бонапарт.
Море тотчас же покрывается лодками.
Все санитарные меры, которые Бонапарт и сам предполагал нарушить, преданы забвению народом; людям тщетно указывают на грозящую им опасность.
— Уж лучше чума, — отвечают они, — чем австрийцы.
Бонапарта сопровождают, тянут за собой, несут.
Это празднество, это овация, это триумф.
Наконец, среди всеобщего воодушевления, приветственных возгласов и исступленного восторга, Цезарь ступает на землю, где теперь нет Брута.
Спустя полтора месяца Франция имеет уже не директоров, а трех консулов, и среди этих трех консулов есть один, который, по словам Сиейеса, все знает, все делает, все может.
Мы подошли к 18 брюмера.
III
ПЕРВЫЙ КОНСУЛ БОНАПАРТ
Первой заботой Бонапарта, когда он достиг высшей должности в государстве, еще не залечившем кровоточащие раны гражданской и внешней войны и изнуренном своими собственными победами, стала попытка установить мир, покоящийся на прочных основах.
И потому 5 нивоза VIII года Республики, отставив в сторону все дипломатические формальности, которыми государи обычно обставляют свою мысль, он собственной рукой написал непосредственно королю Георгу III письмо, предлагая ему союз между Францией и Англией.
Однако король хранил молчание и ответить на письмо взялся Питт: это означало, что в союзе отказано.
Отринутый Георгом III, Бонапарт повернулся в сторону Павла I.
Осведомленный о рыцарский характере этого государя, он подумал, что по отношению к нему надо действовать по-рыцарски.
Он собрал вместе внутри Франции всех русских солдат, взятых в плен в Голландии и Швейцарии, приказал одеть их в новые мундиры и отослал на родину, не потребовав ни выкупа, ни обмена пленных.
Бонапарт не ошибся, полагая, что таким поступком он обезоружит Павла I.
Узнав об этом учтивом жесте первого консула, Павел I отозвал русские войска, еще остававшиеся в Германии, и заявил о своем выходе из коалиции.
Что же касается Пруссии, то у нее с Францией были хорошие отношения, и король Фридрих Вильгельм старательно соблюдал условия мирного договора 1795 года.
Бонапарт отправил к нему Дюрока, чтобы побудить короля растянуть кордон его войск вплоть до Нижнего Рейна и тем самым сделать менее протяженной линию, которую французам приходилось оборонять.
Прусский король дал на это согласие и пообещал употребить свое влияние на Саксонию, Данию и Швецию для того, чтобы они соблюдали нейтралитет.