Так что в коалиции оставались лишь Англия, Австрия и Бавария.
Однако эти три державы были далеко не готовы возобновлять военные действия.
Стало быть, Бонапарт имел время, не теряя из виду этих противников, бросить взгляд на внутренние дела.
Местопребыванием нового правительства стал дворец Тюильри.
Бонапарт жил в королевском дворце, и мало-помалу в этих покоях вновь стали появляться прежние придворные обычаи, изгнанные оттуда членами Конвента.
Однако следует сказать, что главной из привилегий короны, которую присвоил себе Бонапарт, было право помилования.
Господин Дефё, французский эмигрант, захваченный в Тироле, был препровожден в Гренобль и приговорен к смерти.
Бонапарт узнает эту новость, велит своему секретарю написать на клочке бумаги: «Первый консул приказывает отсрочить исполнение приговора в отношении г-на Дефё», подписывает этот лаконичный приказ и отправляет его генералу Ферино, — и г-н Дефё спасен.
Затем в нем начинает пробуждаться страсть, которая со временем займет у него главное место после страсти к военному делу, — страсть к монументальному строительству.
Вначале он довольствуется тем, что приказывает снести торговые ларьки, загромоздившие двор Тюильри.
Но вскоре, выглянув в одно из окон дворца и возмутившись тем, что набережная Орсе обрывается в том месте, где Сена, разливаясь каждую зиму, препятствует сообщению с Сен-Жерменским предместьем, он пишет распоряжение: «Набережная у Школы плавания должна быть закончена следующим летом» и посылает его министру внутренних дел, который спешит исполнить приказание.
Каждодневное стечение людей, переправляющихся через Сену на лодках между Лувром и школой Четырех Наций, указывает на то, что в этом месте нужен мост: первый консул посылает за господами Персье и Фонтеном, и, словно некое волшебное сооружение, с одного берега на другой протягивается мост Искусств.
Вандомская площадь лишилась статуи Людовика XIV: ее заменит колонна, отлитая из пушек, захваченных у австрийцев в ходе трехмесячной кампании.
Сгоревший Хлебный рынок будет построен заново из железа; целые льё новых набережных, которые протянутся с одного конца столицы в другой, будут удерживать воды реки в ее русле; для Биржи будет построен дворец; церковь Дома инвалидов возвратится к своему первоначальному предназначению, сияя, как в тот день, когда она впервые заблистала в огненных лучах солнца Людовика XIV; четыре кладбища, похожие на Каирский некрополь, разместятся на севере, юге, западе и востоке Парижа; наконец, если Бог дарует ему время и власть, будет проложена улица шириной в сто шагов, которая протянется от церкви Сен-Жермен-л’Осеруа до Тронной заставы; она будет обсажена деревьями, как бульвары, и окаймлена аркадами, как улица Риволи; но с этой улицей ему придется несколько повременить, ибо ей предстоит именовать Императорской.
Между тем первый год девятнадцатого столетия подготавливал поразительные военные подвиги.
Закон о рекрутском наборе исполнялся с воодушевлением, и предназначенный для войны людской материал формировался взамен того, что был израсходован в предыдущих кампаниях; новобранцы, по мере того как их набирали, отправлялись в различные места расположения французской армии, от Генуэзского побережья до Нижнего Рейна.
Резервная армия, о создании которой было официально объявлено Бонапартом, собиралась в Дижонском лагере и состояла большей частью из солдат Голландской армии, незадолго до этого усмирившей Вандею.
Враги, со своей стороны, ответили на эти военные приготовления сходными действиями.
Австрия ускорила проведение собственных рекрутских наборов, Англия взяла на свою службу корпус из двенадцати тысяч баварцев и платила им жалованье, а один из самых ловких ее агентов проводил для нее рекрутские наборы в Швабии, Франконии и Оденвальде; наконец, шесть тысяч вюртембержцев, швейцарские полки и дворянский корпус эмигрантов под начальством принца Конде перешли со службы Павлу I на жалованье к Георгу III.
Все эти войска предназначались для военных действий на Рейне.
Австрия отправила своих лучших солдат в Италию, ибо именно там союзники намеревались начать кампанию.
Семнадцатого марта 1800 года, в разгар работы по организации дипломатических школ, основанных г-ном де Талейраном, Бонапарт внезапно поворачивается к своему секретарю и с явной веселостью спрашивает его:
— Где, по вашему мнению, я разобью Меласа?
— Понятия не имею, — с удивлением отвечает ему секретарь.