— Генерал, — сказал он, подходя к Карто, — народные представители желают, чтобы через три дня ты представил им свой план сражения.
— Тебе придется подождать всего лишь три минуты, — ответил Карто, — и я тебе его подам.
И в самом деле, генерал присел к столу, взял в руки перо и написал на отдельном листе бумаги свой знаменитый план кампании, которому суждено было стать образцом сочинений такого рода.
Вот он:
«Начальник артиллерии будет в течение трех дней громить город, после чего я атакую его тремя колоннами и захвачу.
План был отправлен в Париж и передан в Комитет инженерных войск.
Комитет счел его скорее смешным, нежели продуманным.
Карто был отозван, и на его место назначили Дюгомье.
По прибытии новый главнокомандующий обнаружил, что все необходимые распоряжения уже сделаны молодым командиром батальона.
Это была одна из тех осад, где сила и храбрость на первых порах ничего не решают и где все должны подготовить артиллерия и стратегия.
Не было ни единого уголка на всем побережье, где артиллерия не сражалась бы с артиллерией.
Она грохотала со всех сторон, словно охватившая необъятное пространство гроза, молнии которой скрещиваются друг с другом; она грохотала с высоты гор и с высоты стен; она грохотала с равнины и с моря, так что можно было подумать, будто одновременно беснуется буря и извергается вулкан.
В разгар этого огненного сплетения народные представители пожелали изменить что-то на одной из батарей, установленных Буонапарте.
Передвижение орудий уже началось, когда прибыл молодой командир батальона и распорядился все вернуть в исходное положение.
Народные представители попытались высказать какие-то замечания.
— Занимайтесь вашим депутатским ремеслом, — ответил им Буонапарте, — и предоставьте мне заниматься моим ремеслом артиллериста. Эта батарея стоит здесь правильно, и я ручаюсь за нее головой.
Общая атака началась 16 декабря.
С этого времени осада представляла собой не что иное, как безостановочный приступ.
Утром 17-го осаждающие завладели укреплениями Ле-Па-де-Леде и Ла-Круа-Фарон; в полдень они выбили гарнизоны союзников из редута Сент-Андре, форта Поме и обоих фортов Сент-Антуан; наконец, к вечеру, при свете грозовых молний и отблесках пушечных выстрелов, республиканцы ворвались в английский редут; и там, достигнув своей цели и считая себя хозяином города, Буонапарте, раненый ударом штыка в бедро, сказал генералу Дюгомье, раненному в колено и в руку и падавшему от изнурения и усталости:
— Ступайте отдыхать, генерал; мы только что взяли Тулон, и послезавтра вы сможете в нем выспаться.
Восемнадцатого декабря были взяты форты Эгийет и Баланье и батареи повернуты на Тулон. При виде нескольких домов, охваченных пламенем, при свисте ядер, бороздящих улицы, среди войск союзников вспыхивает разлад.
И тогда осаждающие, чьи взгляды прикованы к городу и к рейду, видят, как пожар вспыхивает в нескольких местах, которые они еще не подвергали атаке: это англичане, решив отступить, подожгли арсенал, морские склады и французские корабли, которые они не могли увести с собой.
При виде этих пожаров раздается общий крик: вся армия требует идти на приступ.
Но уже слишком поздно: под огнем наших батарей англичане садятся на корабли, покидая тех, кто предал ради них Францию и кого они предавали в свой черед.
Между тем наступает ночь.
Огонь, вспыхнувший во многих местах, затухает среди страшного шума: это каторжники разбивают свои цепи и гасят пожар, разожженный англичанами.
На следующий день, 19-го числа, республиканская армия вступила в город, и вечером, как и предсказывал Буонапарте, главнокомандующий лег спать в Тулоне.
Дюгомье не забыл заслуг молодого командира батальона, который через двенадцать дней после взятия города получил чин бригадного генерала.
И вот тут история завладевает им, чтобы никогда более не выпускать из своих рук.
Ну а мы намерены, идя неукоснительным и скорым шагом, сопровождать Буонапарте на его жизненном пути, который он прошел как главнокомандующий, консул, император и изгнанник.
Затем, увидев, как, словно стремительный метеор, он на мгновение появится вновь и сверкнет на троне, мы последуем за ним на тот остров, куда он отправился умирать, — точно так же, как мы впервые встретились с ним на том острове, где он родился.