Госпожа Бонапарт оказала мне честь, заявив, что я должен быть ее гостем на обеде в тот же вечер. Примерно в семь часов вечера шум торопливых шагов по лестнице, ведущей в комнату, в которой мы сидели, известил нас о прибытии первого консула. Госпожа Бонапарт представила меня ему. Он принял меня так любезно, что сразу же рассеял благоговейный трепет, в котором я пребывал. Быстрым шагом он направился в столовую, куда пошел и я, последовав за госпожой Бонапарт и ее дочерью. Госпожа Бонапарт предложила мне занять место рядом с ней. Первый консул несколько раз обращался ко мне во время обеда, продолжавшегося только двадцать минут. Он расспросил меня об учебных занятиях, о Паписсо с таким добрым отношением ко мне и с такой простотой в обращении, что я сразу же почувствовал себя непринужденно. Во время обеда я увидел, каким мягким в обращении и каким простым был в семейной обстановке этот человек с мощным лбом и пронзительным взглядом, лицо которого было отмечено знаком впечатляющего превосходства.
Когда я вернулся в гостиную, увидел там генерала Даву; первый консул прошелся с ним по комнате несколько раз, о чем-то беседуя, и через пятнадцать минут исчез, воспользовавшись той же лестницей, по которой он ранее поднялся к нам, при этом он ни слова не сказал по поводу того дела, ради которого он и приказал мне прийти.
Я оставался с госпожой Бонапарт до одиннадцати часов. Затем спросил ее, не будет ли она так любезна сообщить мне, когда я должен удалиться, полагая, что обо мне просто забыли. Она попросила меня остаться и заверила, что первый консул пришлет за мной. И действительно, пришел посыльный, который повел меня за собой. Я последовал за ним вдоль длинного коридора к лестнице, ведущей к небольшой двери. Посыльный постучал в эту дверь. В ней было небольшое оконце, которое я с любопытством осмотрел.
Привратник, выглянувший в оконце, перебросился несколькими фразами с посыльным, открыл дверь, и я был приглашен в слабо освещенную маленькую гостиную. Пока я ждал, когда обо мне объявят, быстрым взглядом оглядел комнату, с тревогой знакомясь с тем, чему предстояло стать моей тюрьмой. Мебель состояла из нескольких кресел, обитых зеленым сафьяном, и весьма роскошного бюро с откидной крышкой, служившего письменным столом, которое было перегружено позолоченными бронзовыми украшениями. Оно было инкрустировано мозаичной работой из розового дерева, выполненной в виде различных музыкальных инструментов. Позднее я узнал, что вся эта мебель принадлежала Людовику XVI. Впоследствии она была перенесена в хранилище для мебели как абсолютно бесполезная. Низкий книжный шкаф протянулся вдоль одной стены комнаты. На шкафу сверху в беспорядке были разбросаны какие-то бумаги.
Меня позвали и тут же провели в комнату, в которой я увидел первого консула, сидевшего за письменным столом. Канделябр с тремя подсвечниками под абажуром ярко освещал стол. Остальная комната оставалась в тени, которую нарушал только отблеск зажженного камина.
Первый консул сидел спиной ко мне, занятый чтением документа, и не замечал моего присутствия до тех пор, пока не закончил чтение. Затем он повернулся на кресле лицом ко мне. Я оставался стоять у дверей его кабинета, но когда он повернулся, я подошел к нему. После того как ровно минуту он пристально меня рассматривал своим проницательным взглядом, который мог бы устрашающе подействовать на меня, если бы я видел такой взгляд в первый раз, он заявил, что хотел бы взять меня к себе на службу, и спросил, чувствую ли я себя достаточно сильным и уверенным, чтобы справиться с заданием, которое он предполагает поручить мне.
Не без замешательства я ответил ему, что не совсем уверен в своих возможностях, но сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать его доверие. Свои возражения по поводу предстоящей службы я оставил при себе, поскольку знал, что они ему не понравятся, и, кроме того, его поведение во время обеда в значительной степени их ослабило.
Казалось, он не был разочарован моим ответом, поскольку поднялся из-за стола и подошел ко мне с улыбкой, надо сказать, несколько сардонической, и потрепал меня за ухо, что было, насколько мне известно, определенным знаком его расположения к человеку. Затем он сказал мне: «Очень хорошо, возвращайтесь завтра в семь утра и приходите прямо сюда».
После этой короткой аудиенции и этого лаконичного диалога первый консул подал рукой знак, который я принял за приказ удалиться, и покинул меня, выйдя в соседнюю гостиную, где, несомненно, его поджидали другие дела. Немного успокоенный простотой начала моей служебной деятельности, я вернулся тем же путем, который и привел меня сюда, шествуя за своим гидом, поджидающим меня за дверями кабинета. Ничто, кроме уединения и тишины, не царило в тускло освещенных коридорах, по которым я проходил. На своем пути я никого не встретил, за исключением часового, поставленного у ворот внутреннего двора.