Это те самые краски, которыми написан точный образ Гитлера в 1939-40 гг.
Тем не менее в октябре 1939 года фюрер позвал союзников к переговорам, утверждая: «Даже сегодня я верю, что настоящий мир в Европе и во всем мире возможен только при условии, что Германия и Англия придут к взаимопониманию». Хотя позже он сказал своим генералам, что это всего-навсего пропагандистский трюк и что его «неизменной целью» остается победа над всеми врагами, все же вряд ли можно сомневаться, что он предпочел бы мир с Британией и Францией взамен на свободу действий на Востоке. Во время «странной войны» 1939-40 гг. среди личного состава союзных сил ходили любопытные слухи о том, что скоро Британия и Франция будут сражаться на стороне Германии против Советского Союза. Однако англичане, хотя и не разделяли органическую ненависть французов к бошам, видели Гитлера точно в таком же свете, как когда-то Наполеона. Кроме того, Черчилль, этот Питт XX века, уже вошел в состав кабинета.
Наполеон, возможно, и в самом деле искренне хотел мира, но у него не было надежд, поскольку англичане не доверяли ему. Они опасались, что однажды он построит флот сильнее британского. Опасения в них вызывал и возврат Наполеона к старой дореволюционной колониальной политике французских королей — его приобретение Луизианы, отправка экспедиций в Индию и Карибское море. В любом случае они подозревали, что в его планы входит покорение всей Европы. «Излюбленный замысел Бонапарта, — писал лорд Минто в феврале 1802 года, — состоит в полном вытеснении Англии с европейского континента». Амьенский мир Британия рассматривала лишь как передышку в военных действиях. Уитуорт цинично предполагал: «Заключив мир, мы сможем вести против его правительства иную войну, как я считаю, для него более опасную и решительную». Всего лишь через несколько недель после подписания мира лорд Фолкстоун обличал его как «договор, основывающийся на якобинских принципах и утверждающий власть якобинцев».
В противоположность этому у Гитлера была весьма реальная возможность обеспечить мир. Несмотря на все его шумные угрозы он никогда не ожидал конфликта мирового масштаба: Шпеер был убежден, что объявление ему войны в 1939 году Британией и Францией было для него ударом грома среди ясного неба, поскольку он не предполагал такого отпора с их стороны при вторжении в Польшу. Как выразился А. П. Тейлор, «он хотел сорвать плоды тотальной победы без тотальной войны и благодаря тупости других чуть было не заполучил их».[30]
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОКОРЕНИЕ ЕВРОПЫ
Все методы, до того обычные, были опровергнуты удачливостью и дерзостью Бонапарта, в результате чего первоклассные силы сметались одним ударом.
До войны и потом, во время завоевания Запада, Гитлер предстал гигантской фигурой, соединяющей в себе стратегию Наполеона с хитростью Макиавелли и фанатичностью Магомета.
Наполеон завоевал то, что потом стало Германией, в 1805 году. Гитлер захватил Францию в 1940-м. Оба разбили коалиции, чьи армии значительно превосходили их численностью. Эти неожиданные победы сделали и императора, и фюрера хозяевами Европы. Оба были опьянены успехом, явившимся результатом безграничных амбиций.
Маршал Александр Бертье, сапер, сын инженера, которому было пожаловано дворянство королем Людовиком XV, известен как один из величайших штабных офицеров в истории. Он был гением и трудягой. В то время как Наполеон сам разрабатывал военные операции, ползая по картам с парой циркулей, отмечая разноцветными флажками свои дивизии и издавая приказы только после тщательного расчета, именно Бертье был тем человеком, который знал диспозицию и боеспособность каждого воинского подразделения. Рассказывают, что во время одной из кампаний он обходился без сна в течение почти двух недель. Он был настолько предан своему императору, что чувство вины за свое дезертирство в 1814 году заставило его покончить с собой, выбросившись из окна.