«Это удивляетъ тебя? – говоритъ онъ ей. – Пойми же, что я долженъ достойно занимать выпавшій мне на долю постъ. Мне досталась честь повелевать народами: я былъ только желудемъ и сталъ дубомъ. Я властвую, я у всехъ на виду, за мною наблюдаютъ и издали, и вблизи. Это положеніе заставляетъ меня иногда играть роль не совсемъ естественную для меня, но которую я долженъ выполнять, чтобы быть въ своихъ собственныхъ глазахъ – еще больше, чемъ въ глазахъ окружающихъ, – достойнымъ носителемъ сана, которымъ я облеченъ. Но тогда, какъ для всехъ я представляю собою дубъ, мне нравится быть желудемъ съ тобой одной. Разве могъ бы я, подъ взглядами целой толпы, сказать тебе: „Марія, я люблю тебя!“ Всегда, когда я тебя вижу, мне хочется это сделать, но я не могу наклониться къ твоему уху, не нарушивъ приличія».
Когда онъ переноситъ свою главную квартиру въ Финкенштейнъ, она должна следовать за нимъ; и тамъ они ведутъ тихое, монотонное существованіе, совершенно подобное тому, которое она вела некогда въ поместьи своего стараго мужа. Одиночество прерывается совместными, съ глазу на глазъ съ Императоромъ, обедами, за которыми имъ служитъ простой лакей. Медленно текущіе часы отдаетъ она чтенію или рукоделію. Развлеченіе – парады, на которые она смотритъ черезъ закрытые жалюзи; это жизнь затворницы, всегда къ услугамъ повелителя, въ полной зависимости отъ него, безъ общества, безъ удовольствій, безъ малейшаго кокетства; и эта жизнь удовлетворяетъ ее гораздо больше, чемъ блестящая, шумная, светская жизнь, которую она вела въ Варшаве.
Такимъ образомъ, для него она – тотъ типъ женщины, который онъ думалъ найти въ Жозефине: женщины нежной, мягкой, внимательной, робкой, не имеющей ни желаній, ни, повидимому, даже воли, принадлежащей ему целикомъ, живущей исключительно для него, женщины, которая если и проситъ у него милости, то милости настолько колоссальной, въ такой степени неличной, что замыслить ее, при всей ея химеричности, можетъ лишь необыкновенно возвышенная душа, требовать же ея отъ человека значитъ, приравнивать этого человека почти къ Богу.
Все это затрагиваетъ самыя интимныя струны его души и, когда онъ уезжаетъ изъ Польши, не осуществивъ той мечты, изъ-за которой эта женщина отдалась ему; когда она, разочаровавшись, въ отчаяніи, въ последній разъ умоляетъ его возвратить ей отечество и отказывается ехать за нимъ въ Парижъ, заявляя, что намерена удалиться въ глухую деревню и ждать тамъ, въ трауре и молитве, исиолненія обещаній, которыхъ онъ не сдержалъ, – тогда онъ, въ свою очередь, умоляетъ ее: «Я знаю, – говоритъ онъ, – что ты можешь жить безъ меня… Я знаю, что сердце твое не принадлежитъ мне… Но ты хорошая, ты добрая; твое сердце такъ благородно и такъ непорочно! Неужели ты лишишь меня возможности проводить каждый день около тебя несколько минутъ блаженства? Только ты ихъ можешь дать мне, а меня считаютъ самымъ счастливымъ человекомъ въ свете». И онъ говоритъ это съ такой горькой и печальной улыбкой, что ее охватываетъ странное чувство жалости къ этому владыке міра, и она обещаетъ пріехать въ Парижъ.
Она пріезжаетъ туда въ начале 1808 г., и отныне эта таинственная связь, – несомненно прерываемая время отъ времени изменами со стороны Наполеона, но остающаяся, темъ не менее, для него сильнейшей, единственной сердечной привязанностью, – принимаетъ такой странный характеръ, что, если бы не были найдены несомненныя доказательства ея существованія, если бы сопоставленіе показаній различныхъ свидетелей, совершенно невзначай дающихъ то въ одномъ, то въ другомъ случае отдельныя подробности, отдельныя достоверныя даты, не позволяли связно установить весь ходъ событій, – то нельзя было бы утверждать, что связь эта имела непрерывный характеръ, о чемъ, повидимому, не знали даже самые осведомленные современники.
Во время походовъ 1809 г. г-жа Валевская переезжаетъ въ Вену, где для нея приготовили очень элегантный домъ около Шенбруннскаго дворца; тамъ она забеременела и после Венскаго мира поехала разрешиться отъ бремени въ Валевичъ, где и родился 4 мая 1810 г. Александръ-Флоріанъ-Жозефъ-Колонна-Валевскій. He имеемъ ли мы право спросить себя, после всего того, что намъ теперь известно, не объясняются ли некоторыя колебанія, проявленныя Наполеономъ при переговорахъ съ Австріей, нерешителыюсть его въ вопросе о томъ, что ему делать съ Польшей, – присутствіемъ той, которой онъ такъ формально обещалъ возстановить ея отечество?
Въ конце 1810 г. г-жа Валевская, проведя сезонъ водолеченія въ Спа, возвращается въ сопровожденіи своей золовки княгини Яблоновской, въ Парижъ и привозитъ съ собой новрожденнаго; она занимаетъ изящный отель въ Шоссе-д'Антенъ – сначала въ улице Уссей, № 2, потомъ въ улице Виктуаръ, 48. Каждое утро Императоръ посылаетъ къ ней за распоряженіями. Къ ея услугамъ предоставляютъ ложи во всехъ театрахъ, передъ нею открыты двери всехъ музеевъ. Корвизару поручено заботиться о ея здоровьи; на Дюрока возложена обязанность снабжать ее въ самой широкой степени матеріальными средствами и заботиться вообще о ея удобствахъ. Императоръ даетъ ей ежемесячную пенсію въ десять тысячъ франковъ.
Одинъ изъ примеровъ ея вліятельности: въ Спа одинъ молодой англичанинъ, г. С… позволилъ себе, по меньшей мере, сомнительную шутку по отношенію къ княгине Яблоновской. По возвращеніи, княгиня приглашаетъ его сопровождать ее и г-жу Валевскую въ артиллерійскій музей. Въ зале доспеховъ общество останавливается передъ доспехами Жанны д'Аркъ и въ то время, какъ г. С… разсматриваетъ ихъ, героиня вытягиваетъ руки, схватываетъ молодого Англичанина и прижимаетъ его къ сердцу. Онъ бьется, задыхается, молитъ о пощаде; но только по приказанію г-жи Валевской Жанна д'Аркъ возвращаетъ ему свободу. He есть ли это доказательство известной вліятельности – особенно, если принять во вниманіе, какъ ревниво относился Наполеонъ къ своимъ музеямъ?
Всегда, когда у него есть возможность вырваться, Императоръ пріезжаетъ на короткое время къ ней, или приглашаетъ ее въ замокъ вместе съ сыномъ, которому немедленно же по его прибытіи было пожаловано званіе графа Имперіи. Въ обществе никто, за исключеніемъ Поляковъ, и не подозреваетъ объ этихъ отношеніяхъ; г-жа Валевская почти не показывается въ светъ, принимаетъ у себя лишь несколькихъ соотечественниковъ. Она держитъ себя въ высшей степени корректно, сдержанно, ведетъ скромный образъ жизни. Когда она отправляется на воды въ Спа, ея золовки сопровождаютъ ее. Летніе месяцы она проводитъ у своей золовки въ Монсъ-сюръ-Оржъ, где последняя снимаетъ домъ, называемый замкомъ Бретиньи, который некогда принадлежалъ герцогине де Ришелье. Тщетно пытаются вовлечь ее въ светскую жизнь: она самымъ тщательнымъ образомъ старается скрывать то, чемъ другія женщины были бы такъ горды. Деревенскій домъ, въ которомъ она живетъ, очень скромный, совершенно уединеяный, – ея міръ, и она старается какъ можно реже покидать его. Темъ не менее, ею занимаются въ посольскихъ кругахъ и даже среди шпіоновъ; въ числе прочихъ нелепостей о ней разсказываютъ, что она офиціально пользуется правомъ свободнаго доступа ко Двору; между темъ, личное право свободнаго доступа, бывшее верхомъ милости, никогда не давалось разъ навсегда; даже для дамъ, состоявшихъ при Доме, оно должно было возобновляться при каждомъ путешествіи въ новый дворецъ. Списки сохранились, и г-жа Валевская не фигурируетъ въ нихъ. По всей вероятности, ея визиты запросто ни въ какомъ отношеніи не были офиціальными.
Въ начале 1812 г. состояніе отношеній съ Россіей даетъ основаніе предвидеть въ близкомъ будущемъ войну; въ Монсе очень радуются этому. Княгиня Яблоновская получаетъ изъ Варшавы письмо за письмомъ: ей сообщаютъ, что Императоръ решительно обязался возстановить Польшу во всей ея целости. Дамы спешатъ писать своимъ управляющимъ, приказываютъ имъ предоставить замки къ услугамъ Французовъ и обращаться съ ними, какъ съ господами. Въ своемъ поклоненіи Императору оне доходятъ почти до безумия. Вечеромъ распеваютъ національныя песни, жгутъ фейерверкъ, даже танцуютъ, но – мазурку. Утромъ слушаютъ обедню, бываютъ на девятинахъ. На руке у каждой изъ нихъ – шарфъ національныхъ цветовъ. Это – повтореніе, да еще, пожалуй, въ усиленной степени, подъемовъ 1807 и 1809 гг. Однажды къ княгине является съ визитомъ Костюшко; онъ видитъ ихъ энтузіазмъ, ихъ патріотическое неистовство, видитъ эти шарфы; онъ приближается къ хозяйке дома, не говоря ни слова, развязываетъ шарфъ и прижимаетъ его къ сердцу.