При такихъ условіяхъ ему легко было бы изменятъ ей, но онъ почти и не думаетъ объ этомъ, a если и думаетъ, то прячется при этомъ, какъ обанкротившійся должникъ. Несомненно въ 1811 г. онъ интересуется, повидимому, принцессой Альдобрандини-Боргезе, m-lle де ля Рошфуко, которую выдалъ замужъ съ приданымъ въ 800,000 франковъ за шурина Полины и включилъ въ придворный штатъ. Но въ этой молодой женщине его привлекаютъ только ея юность, бойкость и изящество. По крайней мере, есть основанія думать такъ. Повидимому, его влечетъ также къ герцогине Монтебелло, статсъ-даме при Императрице, и объ этомъ много шумятъ въ частной переписке, но все это очень маловероятно и къ тому же онъ, повидимому, не нравится герцогине. Въ действительности, онъ позволяетъ себе разве какія-нибудь случайныя схожденія, покрытыя мракомъ неизвестности, о которыхъ никто не говоритъ, потому что никто о нихъ ничего не знаетъ.
Въ Кане, во время путешествія въ Нормандію, встреча – первая ли? – съ г-жей Пелляпра, женой начальника казначейства въ Кальвадосе, фигурировавшаго въ процессе Тестъ-Кюбьера. Онъ увидится съ ней снова въ Ліоне въ 1815 г., при возвращеніи съ Эльбы, и тогда памфлетисты будутъ вволю забрасывать грязью «г-жу Вентрпля».[21] Въ Сенъ-Клу – мимолетное приключеніе съ некоей Лизой Б…, (нечто въ роде лектрисъ былого времени), но безъ схожденій: самое болыпее, три или четыре раза разговоры съ глазу на глазъ. Вотъ и все.[22] Его верность жене настолько несомненна, что каждому встречному онъ показываетъ теперь въ Компьене внутренніе апартаменты, соединенные замаскированной дверью съ коридоромъ, где помещаются комнаты для пріезжающихъ въ гости дамъ, и который сообщается съ его апартаментомъ потайной лестницей, по которой поднимались прежде благосклонныя визитерки.
Онъ делаетъ больше: онъ знаетъ – или думаетъ, – что Маріи-Луизе не нравятся его визиты въ Мальмезонъ и въ улицу Виктуаръ. Последніе обставляются такой таинственностью, что о нихъ никто ничего не знаетъ. Первые, все более и более редкіе по мере того, какъ Жозефина даетъ ему своимъ поведеніемъ все больше поводовъ быть недовольнымъ ею, тоже делаются тайно, и онъ заботливо предупреждаетъ офщеровъ, чтобы они ничего не говорили о нихъ: «Это можетъ быть непріятно, – говоритъ онъ, – моей жене».
Возрастъ, – ведь, ему уже больше сорока, – могъ охладить въ немъ до известной степени пылкость. Кроме того, его молодая жена съ ея свежей кожей, съ молочнымъ теломъ влюбленной и наивной венки, нравится ему физически – даже слишкомъ, какъ говоритъ Корвизаръ. Его верность понятна. Но онъ перестраиваетъ всю свою жизнь. У него до самаго поздняго времени сохранился, – придушенный во времена его беднаго, одинокаго, печальнаго детства, – вкусъ ко всякимъ шумнымъ, буйнымъ мальчишескимъ играмъ. Въ свое время это не проявилось и лишь теперь нашло себе выходъ. Благодаря этому, какъ бы сравниваются восемнадцатилетній возрастъ Маріи-Луизы съ его сорока однимъ годомъ: онъ, съ его страстью ко всякимъ школьническимъ затеямъ, болеѳ дитя, чемъ она. To онъ верхомъ гонится за нею вскачь по цветникамъ Сенъ-Клу. Лошадь спотыкается, всадникъ падаетъ и вскакиваетъ на ноги, смеясь и крича: Береги шею!.
To онъ возобновляетъ игру въ бары, процветавшую въ Мальмезоне, то игру въ мячъ, въ прятки. Къ той жизни взаперти, которую для нея готовили и на которую она вполне согласилась, она попросила внести лишь одну поправку: она хотела ездить на лошади – прихоть, присущая лотарингскимъ принцессамъ, когда оне выходятъ изъ-подъ материнской опеки. To же самое делала Марія-Антуанета, за что и получала выговоры отъ Маріи-Терезы. Наполеонъ не желаетъ никому предоставлять роль учителя въ манеже. Онъ сажаетъ Императрщу въ седло и, держа лошадь подъ уздцы, бежитъ сбоку. Когда ученица несколько научилась сидеть на лошади, онъ каждое утро, после завтрака, приказываетъ приводить одну изъ своихъ лошадей, вскакиваетъ на нее, даже не одевъ сапогъ, и въ шелковыхъ чулкахъ ездитъ по большой аллее, – где черезъ каждые десять шаговъ разставлены на случай паденія конюшіе, – рядомъ съ женой, забавляясь при скачке въ галопъ, ея криками, подгоняя лошадей, падая даже чаще, чемъ самъ этого хотелъ бы. Вечеромъ, въ тесномъ кружке, онъ затеваетъ комнатныя игры; въ это время оне, действительно, процветаютъ: le Furet du Bois jolt, les Ctseauf c'rdises, Colin-Maillard во всехъ ихъ формахъ, игры со штрафами, о которыхъ пишутся целыя книги. Онъ играетъ въ нихъ наравне съ другими, но не особенно терпеливо и отказываясь превращаться по воле дамъ, въ Мостъ Любви, Лошадь Аристотеля, Марокскаго Короля или Монастырскаго Привратника.
У Маріи-Луизы, до этого времени, былъ только одинъ талантъ, который она могла показывать въ обществе и которымъ очень гордилась: она умела шевелитъ ухомъ, при чемъ ни одинъ мускулъ ея лица не двигался. Талантъ не изъ важныхъ. Теперь она играетъ на билліарде, которымъ оченъ увлекается, и вызываетъ на состязаніе Императора, которому последнее оказывается настолько не по силамъ, что онъ, съ целью подучиться, проситъ одного изъ камергеровъ давать ему уроки.
Хочетъ ли она рисовать профиль своего мужа, – который охотно позируетъ для нея, не соглашаясь позировать ни для одного художншса; садится ли она за рояль и играетъ ему сонаты въ немецкомъ вкусе, – которыя ему мало нравятся; показываетъ ли ему свои ручныя работы, – перевязь или портупею, которую она вышиваетъ для него – а, вернее, не она, а учительница вышиванія, г-жа Руссо, – онъ всегда одинаково внимателенъ съ нею, старается смешить, забавлять ее, «свою добрую Луизу-Марію», и своимъ буржуазнымъ тыканьемъ удивляетъ Дворъ, настолько чопорный теперь, что принадлежащіе къ нему мужья изъ фобура Сенъ-Жерменъ избегаютъ говорить своимъ женамъ ты.
Все эти привычки нисколько не шокируютъ Марію-Луизу. Она быстро осваивается съ ними, отвечая мужу тыканьемъ на тыканье, давая дружескія, ласкательныя прозвища своимъ золовкамъ, называя свою свекровь татап, – но съ однимъ условіемъ: мужъ не долженъ оставлять ее и долженъ быть постоянно къ ея услугамъ. И онъ подчиняется.
Тогда какъ до сихъ поръ онъ сообразовалъ свое существованіе со своими занятіями, теперь онъ вынужденъ подчинять ихъ, – а подчасъ жертвовать ими, – вкусамъ, желаніямъ, иногда капризамъ своей жены. Онъ имелъ привычку завтракать одинъ, наскоро, на уголке стола, когда позволяли ему дела. Теперь, по крайней мере, въ теченіе 1810 и 1811 г. г., потому что потомъ онъ возвращаетъ себе свободу, – это полный завтракъ вместе съ женой въ определенный часъ, завтракъ, къ которому подаютъ супъ, три entrees, жаркое, два блюда пирожныхъ, четыре hors d'oeuvre и полный дессертъ – вместо техъ четырехъ блюдъ, которыя подавались ему раныне.
Въ путешествіяхъ (съ 1810 по 1812 г. – пять большихъ путешествій: въ Нормандію, въ Бельгію, въ Голландію, на Рейнъ и въ Дрезденъ) не она ждетъ Императора, какъ приходилось некогда ждать Жозефине, а Императоръ ждетъ ее. Она никогда не готова, ни на охоту, ни для пріемовъ, ни для спектаклей, и онъ терпеливо, какъ часовой, стоитъ, мурлыча себе подъ носъ, какъ, бывало, въ Фонтенбло, какую-нибудь песенку и полосуя хлыстомъ песокъ на дворе.
Она не позволяетъ ему оставлять ее одну, и онъ остается около нея, хотя событія требуютъ, чтобы онъ отправился въ Испанію и сталъ во главе войскъ. Каждый день онъ собирается ехать. Его походное снаряженіе, въ полной готовности, ждетъ его на границе. Оно прождетъ его тамъ до последняго дня.
Бывало, на охоте, онъ любилъ подолгу, безъ передышки, скакать, куда глаза глядятъ, во весь карьеръ, такъ, чтобы захватывало дыханіе; после упорнаго и продолжительнаго труда это освежало его силы. Теперь, такъ какъ она всегда хочетъ принимать участіе въ охоте, но не желаетъ нарушать обычнаго теченія жизни; такъ какъ непременно надо быть во время къ столу – это ея вечная забота, – то онъ уже не охотится по прежнему, онъ просто гуляетъ, чтобы коляски могли следовать за нимъ, чтобы обедъ не могъ остыть.
Онъ не только верный мужъ; онъ ухаживаетъ за нею, какъ влюбленный, всегда ищетъ случая сделать ей что-нибудь пріятное. Что онъ очень щедръ, что онъ преподноситъ своей жене на новый годъ парюру изъ бразильскихъ рубиновъ въ 400,000 франковъ, тогда какъ она желала парюру въ 46,000; что онъ подноситъ ей после родовъ жемчужное колье въ восемь нитокъ, въ которомъ 816 жемчужинъ, стоимостью въ 500,000 франковъ и которое украдутъ у Блуа, все это – царскіе подарки, но и только; но что обличаетъ въ муже влюбленнаго – это браслеты съ датами, вензеля изъ самоцветныхъ камней и алмазовъ, бонбоньерки, медальоны, на которыхъ Наполеонъ умудряется во всехъ видахъ помещать свое изображеніе. И разве не показываетъ сама же Марія-Луиза, какъ онъ ее любитъ, когда она заказываетъ Нито обделать ея портретъ жемчутомъ и самоцветными жамнями, образующими слова: Луиза, я люблю тебя, и ставитъ этотъ медалъонъ на письменный приборъ мужа?
22
Въ другомъ полушаріи наделало некотораго шума мнимое письмо Наполеона, найденное въ душегрейке, которую носила некая г-жа Амели Боншанъ, умершая въ Порто Авегре (Бразилія) сто одного года отъ роду. На заметку, появившуюся по ѳтому поводу 15 декабря 1894 г. въ газете О. Paiz, въ Ріо-де-Жанейро, указалъ мне одинъ изъ моихъ корреспондентовъ въ Новомъ Орлеане, почтенный г. Алленъ Эетисъ; но это письмо, перепечатанное въ Focha Nova, a позже и во многихъ итальянскихъ газетахъ, кажется мне апокрифическимъ. Написано оно было, будто-бы въ обстановке разгрома во время бегства изъ Россіи; Наполеонъ, будто-бы, объявляетъ себя въ немъ побежденнымъ Цезаремъ и изливается въ жалобахъ по поводу своего паденія; это совсемъ не въ его характере.