Моя душа в печали, мое сердце в рабстве, мое воображение пугает меня. Ты стала меньше любить меня. И однажды ты совсем разлюбишь меня. Скажи мне об этом. По крайней мере, я узнаю от тебя, чем заслужил такое несчастье…
Прощай, жена моя, мучение мое, счастье, надежда и душа моей жизни, которую я люблю и боюсь, которая внушает мне нежные чувства, зовущие к природе и к таким вулканическим страстям, к таким бурям… Тот день, когда ты скажешь: "Я люблю тебя меньше", — будет последним днем моей любви и моей жизни. Если мое сердце перестанет любить безоглядно, я искромсаю его своими зубами.
Жозефина! Жозефина! Неужели ты перестала любить меня?.." Окончания писем свидетельствуют о навязчивой идее:
"…Я целую твои груди и все, что ниже, еще ниже", — писал Бонапарт. Или еще: "Я целую тебя всю, всю!" Или даже: "Я целую твой маленький черненький лесочек…"
Все это было одновременно и провинциально, и пикантно. Получая такие взбудораженные послания, Жозефина смеялась: "Это какой-то бред!"
И в то время как Бонапарт, возбужденный воспоминаниями обо всем, что он проделывал в постели со своей женой, возвращался в свою походную постель, креолка дарила свое шелковистое тело приятным молодым людям, которые галантно просили ее об этом.
Бонапарт в честь Жозефины покрывает себя славой
Мужчина, который позволяет своей жене управлять собой, — это не мужчина и не женщина — это ничто…
В начале апреля 1796 года Наполеон, объединив отряды полуразвалившейся армии Директории, вошел в Италию и стал готовиться к боям против Австрии. Австрийская армия, руководимая генералом Больё, поддерживалась пьемонтскими частями короля Сардинии. В намерения генерала Больё входило: перейти через Апеннины, опрокинуть "босяков" с трехцветными кокардами и пройти безостановочным маршем до Лиона. Противопоставить хитрому маневру шестидесятитысячной армии, хорошо экипированной и закаленной в боях, Наполеон мог только тридцать восемь тысяч полуголодных солдат, одетых в лохмотья. Он воодушевлял их обещанием добычи:
— Солдаты! Вы голы, несыты, мы задолжали вам, но пока ничего не можем дать. Ваша выдержка и храбрость, которую вы проявляете, восхищают, но не добавляют вам никакой славы. Я поведу вас в самые плодородные долины мира. Богатые провинции и большие города будут в вашей власти, и вы получите богатство, счастье, славу!
Солдаты радостно приветствовали его:
— Вот это командир! — говорили они. — Этот знает, чего хочет!
Однако этот молодой генерал, который вскоре создаст самую необыкновенную армию всех времен и народов, был охвачен только одной мыслью: о своей жене.
Его все время видели спешащим то к пню дерева, то к барабану, то к плоскому камню, на которых было удобно писать страстные письма, срочно отправлявшиеся эстафетой в Париж. Вечерами на бивуаках солдаты охраняли его покой, полагая, что он разрабатывает план предстоящего сражения. Они были бы очень удивлены, узнав, что их главнокомандующий думает в этот момент о сладострастном теле Жозефины. И они меньше бы переживали, видя нахмуренные брови Бонапарта, если бы могли догадаться, что его гнев вызван не подготовкой к кровавой битве, а письмом, полным ревности.
Когда он представлял себе, что жизнь Жозефины в столице проходит в окружении друзей, ухажеров и удачливых прощелыг, то испытывал настоящие муки. Он писал 7 апреля из Альбенги:
"Я получил письмо, которое ты прервала, чтобы пойти развлекаться. И после этого ты позволяешь себе ревнивый тон по отношению ко мне, который здесь так изнурен делами и усталостью.
Может быть, я неправ, но весной у тебя была очень хорошая компания, и, без сомнения, нашелся девятнадцатилетний любовник".
Этого "девятнадцатилетнего любовника" Бонапарт, конечно, выдумал, не представляя себе, насколько реальная жизнь опережает его воображение.
Ибо Жозефина продолжала развлекаться, как и прежде, и принимать у себя каждую ночь крепких молодых людей, как того требовал ее темперамент.
Торопясь поскорее закончить войну, чтобы опять увидеть свою жену, Бонапарт бросился на австрийцев с таким неистовством, что это их ошеломило. За пятнадцать дней он одержал шесть побед, взял в боях двадцать одно вражеское знамя, похитил сто картин из коллекции папы, двадцать — из коллекции герцога Пармского, тридцать — у герцога Модены, захватил пятьдесят миллионов, разграбил библиотеки, опустошил музеи — и подписал перемирие с Пьемонтом.