Бонапарт заявил одному из своих советников Редереру: «Конституция должна быть краткой и…» — «Ясной», — подсказал Редерер. «Краткой и темной», — отрезал Бонапарт. В самом деле, новая конституция, в которой Бонапарт сохранил в своих интересах основные формулировки Сиейеса, стала шедевром двусмысленности. Впрочем, слишком долго заблуждаться на ее счет было невозможно. Вся полнота власти сосредоточилась в руках Первого Консула, хотя его и окружали два других консула и четыре законодательные палаты, включая милый сердцу Сиейеса консервативный сенат. Народ ничего не выиграл в результате этого переворота. Не приняв участия в формировании новой власти, он был отстранен и от ее деятельности. Ни слова не было сказано и о национальном суверенитете.
Формально всеобщее избирательное право было восстановлено. Правом голоса обладал каждый гражданин, достигший двадцати одного года и проживший в своей коммуне не менее года. Однако выборов как таковых не было. Вместо них проводились выдвижения выборщиков. Собираясь в районных центрах, эти выборщики выдвигали из своего состава каждого десятого, чьи имена вносились затем в списки нотаблей коммуны. Эти нотабли в аналогичной пропорции выдвигали нотаблей департаментов, которые, следуя той же процедуре, составляли списки нотаблей страны. Из этих списков правительство назначало должностных лиц коммун, департаментов и членов Законодательного собрания.
Законодательная власть состояла из четырех палат. Лишь правительство обладало законотворческой инициативой: проекты законов разрабатывались Государственным советом численностью от тридцати до сорока членов, назначаемых и возглавляемых Первым Консулом. Затем эти проекты направлялись на рассмотрение Трибуната из ста членов с ежегодной ротацией одной пятой его состава. Трибунат обладал правом обсуждать их и выносить свою оценку путем одобрения или отклонения. Далее проекты передавались в Законодательный корпус, состоявший из трехсот членов, одна пятая которых ежегодно обновлялась. Последний, выслушав обращение трех членов правительственной комиссии, в котором содержались пожелания Первого Консула, и информацию трех представителей Трибуната об отношении к проектам их палаты, без обсуждения приступал к голосованию. Сенат в количестве шестидесяти членов не моложе сорока лет, не имевших права избираться на другие должности и рекрутируемых путем кооптации, назначал членов Трибуната и Законодательного корпуса, отбирая кандидатуры из списка нотаблей страны. Стоящий на страже законности сенат мог аннулировать представляемые ему Трибунатом законодательные акты как неконституционные. Отчеты об этих заседаниях не публиковались в печати, что изолировало сенат от народа.
Этот сложный механизм, обеспечивавший паралич парламентской власти, был разработан Сиейесом, и Бонапарт умело им воспользовался. Однако проект, касавшийся функций исполнительной власти, претерпел существенные изменения. Должность верховного представителя страны исчезла. Ее заменили три консула, назначаемые сенатом сроком на десять лет. Их имена — Бонапарт, Камбасерес и Лебрен — были внесены в конституцию. Лишь Первый Консул, Бонапарт, обладал всей реальной полнотой власти: законодательной инициативой, правом назначения государственных советников, министров и должностных лиц, правом объявления войны и заключения мира. Права двух других консулов ограничивались совещательным голосом.
Министры были подотчетны консулам. Впрочем, министерств как таковых не существовало. К тому же министров разделяло взаимное соперничество, умело подогреваемое Бонапартом. Министр внутренних дел Люсьен интриговал против шефа полиции Фуше, которого, в свою очередь, презирал Талейран. Некоторые министерские должности дублировались. Так, наряду с министром финансов была учреждена должность сначала генерального директора, а затем министра Казначейства. Помимо министра обороны возникла должность директора военного ведомства. Под самым пристальным контролем Первого Консула находилось министерство внутренних дел. Брат Люсьен решительно воспротивился предложению окружить его генеральными директорами, назначаемыми из состава Государственного совета. Однако ему так и не удалось воспрепятствовать учреждению генеральной дирекции дорожного ведомства, которую возглавил Крете. «Не повредит, — заметил ему брат, — если какой-нибудь государственный советник займется практическими делами, чтобы законы, над разработкой которых он трудится в своем кабинете, соответствовали реальным нуждам и возможностям страны».
Одна из статей конституции гласила: «Настоящая конституция в самое ближайшее время будет вынесена на одобрение французского народа». В сущности, эта традиция, начало которой положила Революция, когда принимались конституции 1793 и 1795 годов, была выгодна Бонапарту. Правда, выборы уступили место плебисциту по проекту конституции, который неизбежно — с учетом личности Бонапарта — превратился в референдум по вопросу о полномочиях конкретного человека.
Как проходил референдум? Способ его проведения, наверняка показавшийся бы нам сегодня странным, не вызвал удивления современников. Было решено, что в каждой коммуне на избирательном участке будут находиться реестры, в которые граждане смогут вписать перед своими фамилиями «да» или «нет», а также, по желанию, мотивировать свое решение. Такой опрос, позволявший каждому выразить свое мнение, игнорировал тайну волеизъявления, к тому же голосование не везде проходило одновременно. Многие граждане не решались идти на избирательные участки из опасения, что, в случае смуты, списки лиц, выразивших свое отношение к конституции, превратятся в списки неблагонадежных. Желая приободрить избирателей, правительство пообещало, что после изучения результатов опроса реестры будут сожжены, однако обещания своего не выполнило, и до нас дошла большая часть реестров, приготовленных для избирателей в муниципалитетах, мэриях, нотариальных конторах и мировых судах. Эти реестры — свидетельства неразберихи, царившей при проведении референдума. Знакомство с ними позволяет выявить большой процент ученых и артистов, принявших участие в голосовании. Показательный факт: бывшие члены Конвента отдали свои голоса Бонапарту.
Отрицательных ответов оказалось немного. По данным газеты «Монитор», в Париже было зарегистрировано 12 440 голосов «за» и 10 «против». Куда большее число отрицательных ответов было получено на Корсике: воистину нет пророка в своем отечестве. В итоге конституция была одобрена 3 011 007 голосами против 1 562. В этом нет ничего удивительного. Правительство, если, конечно, оно не желает себе зла, редко проигрывает на референдумах. Однако опасность могла исходить от воздержавшихся. Почему в VIII году они оказались не в большинстве? Это можно объяснить спешкой, в которой проводился опрос, нерасторопностью новых, еще не повсеместно назначенных функционеров, якобинским влиянием, все еще достаточно сильным в провинции, а также необходимостью считаться с роялистами. Если неучастие в голосовании могло еще иметь какое-то объяснение в смутную эпоху Революции, то в более спокойные времена оно было бы истолковано как несогласие с политикой реформ, а то и как выражение недоверия правительству.
Между тем Бонапарту нужна была широкая поддержка народа, которая выражалась бы в более активном участии в референдуме. Люсьен это понял. Проведя статистический анализ, Ланглуа обнаружил фальсификацию, на которую пошел министр внутренних дел. Три миллиона «да» из пяти миллионов обладавших правом голоса граждан должны были создать впечатление всеобщего одобрения. В действительности же истинное число положительных ответов составляло не более полутора миллионов. И что же? Службы Люсьена округлили полученные в департаментах цифры, добрав таким образом примерно 900 тысяч голосов. К ним приплюсовали 500 тысяч «да», сказанных армией, в которой опрос не проводился, но которой поспешили приписать бонапартистские настроения. Обман удался. Впрочем, Бонапарт начал применять конституцию, не дожидаясь окончательных результатов.
Словом, из этого опроса трудно извлечь какие-то достоверные сведения, поскольку голосование не было тайным, а его результаты оказались подтасованными. Не стоит доверять и современникам, утверждавшим, что «любого гражданина, независимо от возраста, пола, социального положения и национальности, не только допускали, но и приглашали к участию в голосовании». Данные реестров противоречат этим заявлениям. Результаты голосования отразили господствовавшие настроения, однако этот плебисцит, отнюдь не ставший свободным волеизъявлением народа, явился всего лишь констатацией свершившегося. «Вот как была основана во Франции плебисцитарная Республика», — написал в 1926 году А. Олар.