Хотите знать, как она отзывается о вас даже среди ваших друзей? Хотите знать, как выразился некий достойный кавалер ордена Людовика Святого, восьмидесятилетний старец, великий противник всех «демагогов» и ваш сторонник, голосуя за ваше Второе декабря? «Это негодяй, — сказал он, — но это необходимый негодяй».
Нет! Необходимых негодяев не существует! Преступление никогда не может быть полезным! Никогда не может быть добра от преступления! Общество, спасенное предательством, — какое кощунство! Пусть это проповедуют архиепископы. Ничто доброе не может опираться на зло. Справедливый бог не обречет человечество на необходимость прибегать к негодяям. Необходимы в мире только справедливость и истина. Если бы этот старик поменьше думал о жизни и побольше о своей кончине, он понял бы это. Удивительно слышать такие речи от старца, ибо свет божий озаряет души, которые приближаются к могиле, и открывает им правду.
Никогда право и преступление не сходятся. Если бы они соединились, слова человеческой речи изменили бы свой смысл, очевидность перестала бы существовать, и общество погрузилось бы во мрак. Иногда бывали в истории краткие мгновения, когда преступление приобретало силу закона, но всякий раз это приводило к потрясению всех устоев, на которых зиждется человеческое общество. «Jusque datum sceleri!» [62] — восклицает Лукан, и этот стих проходит через всю историю, словно вопль ужаса.
Итак, по признанию ваших избирателей, вы — негодяй. Я снимаю эпитет «необходимый». Пожалуйста, выпутайтесь из этого положения.
Ну что ж, скажете вы: об этом именно и идет речь — всеобщее голосование отпускает все грехи.
Это невозможно.
Как невозможно?
Да. Невозможно. И я вам сейчас докажу это.
VIII Аксиомы
Вы были артиллерийским капитаном в Берне, господин Луи Бонапарт. Следовательно, вы немножко знакомы с алгеброй и геометрией. Вот несколько аксиом, о коих вы, вероятно, имеете некоторое представление.
Дважды два — четыре.
Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками.
Часть меньше целого.
А теперь пусть ваши семь с половиной миллионов голосов заявят, что дважды два — пять, что прямая есть наидлиннейшее расстояние между двумя точками, что целое меньше своей части; пусть это заявят восемь миллионов голосов, десять миллионов, сто миллионов голосов — и вы не сдвинетесь ни на шаг.
Так вот, вас, может быть, это удивит, но совершенно так же, как существуют аксиомы в геометрии, существуют аксиомы в честности, в порядочности, в справедливости, и нравственная истина так же мало зависит от голосования, как истина алгебраическая.
Проблема добра и зла не разрешается всеобщим голосованием. Голосование не может сделать ложь правдой и несправедливое справедливым. Человеческую совесть не ставят на голосование.
Теперь вам ясно?
Вы видите этот светильник, маленький, тусклый огонек, что горит в углу, еле заметный в темноте? Посмотрите на него, полюбуйтесь им. Он еле виден, он горит уединенно. Заставьте дунуть на него семь с половиной миллионов ртов разом — вы не потушите его. Вам даже не удастся поколебать это пламя. Пустите на него ураган. Пламя будет все так же, чистое и прямое, подниматься к небу.
Этот светильник — совесть.
И ее пламя в ночи изгнания освещает бумагу, на которой я сейчас пишу.
IX В чем заблуждается Бонапарт
Итак, каковы бы ни были ваши цифры, выдуманные или настоящие, вырванные силой или нет, правильные или подложные, это не так важно; все те, что живут, устремив взор к справедливости, считают и будут считать, что злодеяние есть злодеяние, клятвопреступление есть клятвопреступление, что предательство — это предательство, убийство — убийство, кровь — кровь, что грязь есть грязь, а злодей есть злодей и что у того, кто старается изобразить из себя Наполеона в миниатюре, получается сильно увеличенный Ласенер. И так они и говорят и будут говорить это, невзирая на ваши цифры, ибо семь с половиной миллионов голосов ничего не значат по сравнению с совестью честного человека; и будь это десять миллионов, сто миллионов или хотя бы голоса всего рода человеческого, собранные вместе, все равно они ничего не значат по сравнению с этим атомом, с этой крупицей божества — душой справедливого человека; потому что всеобщее голосование, которое в вопросах политических решает все, не имеет никакого касательства к вопросам морали.