Одним прекрасным утром, не желающий рано вставать мальчик опоздал на урок к своему наставнику, которому и самому-то о ту пору было 17 лет.
— Вы чего это опаздываете, сударь? — строго спросил Наполеон.
— О-ой, мне такой со-он снился, — ответил брат. — Не хотелось даже вставать!
— Какой еще сон?
— Мне снилось, что я — король! — ответил Луи.
— А я тогда кто? Император, что ли? — пожал плечами Наполеон. — Давай за уроки, лентяй!..
…Через два десятка лет Луи Бонапарт станет королем Голландии. И назначит его на эту «работу» император Наполеон.
Но это будет не скоро. А пока, оттянув лямку службы три года, Наполеон вместе с полком передислоцируется в другой город — Оксонн. Там его «читательские запои» продолжились. Причем книжный корм был явно «в коня»: Наполеон не забывал почти ничего из прочитанного. Однажды за какую-то провинность или юношеское озорство он угодил на гауптвахту. В помещении, где молодой офицер отбывал свое непродолжительное заключение, случайно оказалась книга по римскому праву. Наполеон немедленно взял ее в руки и за время отсидки прочел всю. Небу был явно угоден этот арест, ибо через пятнадцать лет, когда Наполеон разрабатывал свой знаменитый Наполеоновский кодекс, знание римского права ему очень пригодилось. Точным цитированием когда-то прочитанного тома он поражал на заседаниях французских юристов.
А вот вам другая история о его необыкновенной памяти…
В 1808 году император давал обед в Эрфурте для своих побежденных евродрузей. На обеде присутствовали русский царь Александр, король Баварии, король Саксонии, королева Вестфалии, герцог Ольденбургский и прочая мелкая венценосная шушера. Разговор зашел о так называемой Золотой булле. Один из присутствовавших на обеде мелких принцев дал краткую справку об этом документе и даже назвал год его принятия — 1409-й.
— Вы ошибаетесь, — поправил Наполеон. — Золотая булла была принята в 1336 году, при Карле IV.
— Точно! — вспомнил принц. — Но вы-то почему об этом знаете?
— Когда я был простым сублейтенантом, — начал Наполеон и заметил, как вдруг затих стол и изменились выражения лиц присутствующих. Обедая вместе с ним за одним столом и признавая его как победителя, все эти потомственные аристократы, чьи родословные уходили корнями в глубь веков, уже привыкли воспринимать Наполеона как императора. И неосторожно брошенная императором фраза о том, кем он был когда-то, резанула породистых аристократов, внезапно напомнив им об истинном положении вещей. А надо сказать, в ту эпоху сословные пережитки были невероятно сильны! Почитайте литературу того времени, и вы увидите: чтобы поженить влюбленных героев (породистую даму-аристократку с беспородным, но благородным душою красавцем), автор пьесы или книги все время был вынужден прибегать к одному и тому же искусственному приему: в конце пьесы вдруг выяснялось, что на самом деле юноша — тайно потерянный в детстве отпрыск благородного семейства. То есть породистая особь, а не какой-то там простолюдин! Уф-ф!.. Общественность в лице зрителя и читателя облегченно вздыхает: приличия соблюдены! Дама не выскочила замуж за дворнягу!.. Теперь вы понимаете, каким позором считал обедневший барон брак своей дочери с разбогатевшим мещанином?..
Вот и после слов Наполеона породистые псы, вдруг на мгновение опомнившись, увидели себя в компании с почти беспородной дворнягой. Причем эта дворняга была явным хозяином положения и более того — хозяином всей Европы!
Поняв этот моментальный эмоциональный шквальчик, всколыхнувший занавески пыльных аристократических душ, Наполеон улыбнулся и продолжил:
— Когда я был простым сублейтенантом, я провел несколько лет в гарнизоне и перечитал там весь книжный магазин. И почти ничего не забыл. А уж касательно цифр, то их я вообще не забываю. Часто подсказываю своим министрам цифры из их же прошлых отчетов.
Кстати, в окружении Наполеона было полно «безродных», но талантливых людей. Скажем, маршал Виктор и будущий герцог Беллюнский — бывший бакалейщик. Знаменитый Мюрат, будущий король Неаполя — сын трактирщика. Маршал Ожеро — сын бондаря. Маршал Ней — сын рыночной торговки. Маршалл Ланн — сын конюха. Маршал Лефевр — крестьянина. Кипение революции и чутье Наполеона на таланты выбросили наверх такую яркую плеяду удивительных людей, что подобного феномена не было, пожалуй, никогда прежде. Гёте говорил, что наполеоновских маршалов можно поставить в один ряд с героями Древней Греции. А после Второй мировой войны один английский публицист, желая похвалить выдающиеся способности Жукова, Рокоссовского и Василевского, написал, что в Советском Союзе выдвинулась такая «блистательная плеяда генералов и маршалов, равных которым не было со времен Великой армии Наполеона».