Но, тем не менее, наполеоновский «кровавый налог», как видно, не имел никаких долгосрочных демографических последствий. Только во Франции после них отмечалась стабилизация темпов роста населения, но очевидно, что она была не столько обусловлена недостатком молодых мужчин, сколько влияниям отмены права первородства в сельской местности, что заставляло ограничивать размер семей. Между тем, даже когда войны ещё вовсю свирепствовали, смертности от сражений и болезней противодействовали отчаянные старания многочисленных молодых мужчин избежать призыва путём вступления в брак, не говоря уже о хвосте незаконнорождённых детей, который оставляли за собой все армии (не исключено, что временное разрушение войной общественных устоев, возможно, способствовало «сексуальному пробуждению», по мнению некоторых комментаторов, имевшему место в первой половине девятнадцатого столетия). Во всяком случае, наполеоновские войны очень слабо отразились, если вообще отразились, в статистике рассматриваемого периода, а население Европы после 1815 продолжало расти с большой скоростью. Поскольку рост населения был особенно заметным в Германии, где потери от войны, вероятно, пропорционально были выше, чем в любом другом месте, можно предположить, что влияние дани, собранной смертью, ощущалось недолго.
Рост населения, разумеется, сыграл главную роль в наступлении индустриализации, но то, что войны не оказали очень сильного влияния на первое, совсем не значит, что они не оказали влияния на второе. Напротив, 1800–1815 гг. отмечены закреплением крупных перемен в европейской экономике, которые были готовы начаться уже в 1793 г., когда разразилась война между Британией и Францией. Так, до 1789 г. самым динамичным сектором европейской экономики являлась процветающая колониальная торговля. Такие порты, как Барселона, Кадис, Лиссабон, Бордо, Нант, Антверпен, Амстердам и Гамбург, стали средоточиями бурной деятельности, причём их растущее население занималось не только собственно колониальной торговлей, но было также занято и в других отраслях промышленности: хлопчатобумажной, льняной, табачной, винокуренной, пищевой, кораблестроительной, канатной, сахарной, — которые тем или иным образом были с ней связаны, причём эта промышленная деятельность часто глубоко проникала в крестьянские районы. Одновременно эти города порождали состоятельный коммерческий и профессиональный класс, богатство которого отражалось в строительстве претенциозных жилых домов и общественных зданий, которые и сейчас можно в них видеть. Однако революционные войны за несколько лет покончили с этим бумом в прибрежных районах: под влиянием британской блокады закрывался порт за портом, европейское судоходство вытеснялось из открытого моря, а сообщества, зависевшие от них, быстро скатывались к банкротству и нищете. В наполеоновский период это положение увековечила континентальная блокада, так как ко времени окончания войн Британия настолько далеко ушла вперёд, что прибрежные районы так и не смогли вернуть себе былую славу, как пишет Крузе:
«Конечно, торговля [в гаванях] возобновилась, но даже там, где удалось достигнуть довольно высокого её уровня, большая их часть потеряла своё значение как международных пакгаузов и превратилась лишь в региональные порты. А их промышленность стала относительно куда менее эффективной»[345].
345