Однако, несмотря на отважные усилия членов этих групп, они оставались крайне незначительной силой, ограниченной квакерами и некоторыми нонконформистскими группами, которые в тех редких случаях, когда на них обращали хоть какое-то внимание, становились объектом всеобщих насмешек. О степени влияния их взглядов говорит «принятие их на вооружение» по чисто утилитарным причинам такими деятелями, как лидеры британского движения свободной торговли Кобден (Cobden) и Брайт (Bright). Они, ведя постоянную агитацию против дорогостоящих вооружённых сил, аристократических привилегий и протекционизма, с жаром проповедовали евангелие от Томаса Пейна и привлекали к себе значительное внимание общественности, но всегда наталкивались на то, что их аргументы не имеют никакого веса, когда дело доходит до формирования государственной политики: несмотря на весь шум, который им удалось поднять, Британия в 1854 г. всё-таки вновь ввязалась в войну.
Итак, наполеоновские войны вывели на сцену Реставрацию, оставив ей наследство из протестов недовольных, внешне грозных, но на самом деле не очень опасных. Революционное подполье, имевшее большую склонность к принятию желаемого за действительное и идеологической путанице, ограничивалось узким кружком студентов, интеллектуалов, профессиональных бунтарей и авантюристов, которые почти не пользовались поддержкой в народе и имели влияние лишь настолько, насколько им удавалось завести союзников среди офицеров европейских армий. Когда это случалось, они превращались в реальную угрозу, но у многих офицеров были совсем не те интересы, что у их гражданских собратьев, к тому же они никоим образом не могли рассчитывать на поддержку всех своих товарищей, не говоря уже о том, чтобы помешать использованию своих солдат в контрреволюционных целях. Поэтому почти всегда, когда непосредственно в послевоенный период действительно вспыхивала революция, будь то в Испании, Неаполе, Пьемонте или России, легко удавалось найти войска для её подавления. Это, конечно, не значит, что предложенное реставрацией урегулирование можно было терпеть до бесконечности — серьёзный вызов ему был брошен в 1830 г., а в 1848 г. ему пришёл окончательный конец — но эти события были связаны с общественным и экономическим развитием после 1815 г. в гораздо большей степени, чем с наполеоновскими войнами. Вкратце, если они и породили революционное движение, то не создали условий, в которых оно могло бы одержать победу.
Влияние на историю девятнадцатого столетия
Итак, какое же влияние всё-таки оказали наполеоновские войны на ход истории девятнадцатого столетия? В содержащей новаторские мысли статье, вышедшей в 1963 г., Франклин Форд доказывает, что помимо явных элементов непрерывности, соединяющих предреволюционную и посленаполеоновскую эпохи, например в отношении истории идей, были ещё коренные изменения, которые в совокупности «являют собой революцию в полнейшем смысле этого слова, полный отход от важнейших условий жизни до 1789 г.»[357]. Согласно Форду, этих изменений было пять: революция в структурах управления, резкое изменение характера военных действий из-за внедрения народного ополчения, возросшее влияние общественного мнения на политику, замена уравновешенного неоклассицизма искусства XVIII столетия страстностью романтизма и, прежде всего, окончательная замена традиционной иерархии социальных групп и сословий новым обществом, основанным на богатстве и заслугах. Если не считать нескольких его замечаний относительно концепции «нации под ружьём», в статье почти нет ничего такого, с чем нельзя было бы согласиться, но, тем не менее, отождествление всего этого с революцией представляется несколько натянутым. Уничтожение феодализма, изменения в имущественных законах, введённые наполеоновскими кодексами, приобретение буржуазией крупных участков земельной собственности, появление возможности сделать карьеру в соответствии со способностями и промышленное развитие, которым содействовал конфликт, возможно, в совокупности вели к длительному процессу разрушения исключительного положения дворянства, но они не создали подлинно революционную ситуацию. Совершенно не собиравшиеся низвергать старый порядок новые элиты, вознесённые войной и продолжавшие улучшать своё положение после неё, скорее стремились стать его частью, и вдобавок часто боялись как экономических перемен, так и неистовства низших классов. А что же касается старого порядка, то он во многих отношениях усилился, поскольку многие реформы, проведённые в наполеоновский период и связанные с французами, не только обеспечили достижение многочисленных целей просвещённых абсолютистов восемнадцатого столетия, но также сильно укрепили власть государства — и правда, можно даже утверждать, что современное государство континентальной Европы является одним из изобретений наполеоновской эпохи. Между тем, хотя светская власть католической церкви была в значительной мере разрушена, она оставалась могучей силой, так же как, впрочем, и дворянство, и потребовался гораздо более болезненный конфликт, разразившийся через сто лет после падения Наполеона, для окончательного разрушения последних оставшихся у неё бастионов.
357