— Что же было делать, — закончил он. — Я здесь на службе, черт знает, что могло бы выйти. Я дал ей денег, и она ушла.
Подобную манипуляцию она, оказывается, проделала со многими гражданами города Тобольска.
— Да, тут не пообедаешь, — прибавил чиновник. — А жаль, хороша каналья. На другой день я опять поехал в тюрьму и опять у ворот застал грузинку.
Я довольно сухо поздоровался с нею, а она, к моему удивлению, сказала мне:
— Я вас, господин, подожду.
Ничего ей не ответив, я вошел в тюрьму.
— А ваша любимица опять здесь, — заметил я смотрителю.
— Да, она опять денег принесла, — сообщил он мне. — Удивляюсь, откуда она их берет. Вы знаете, что самый богатый человек из каторжан это ея Абрек с Кавказа. На его имя она у меня в конторе положила уже больше ста рублей. Носит то по 5, то по 10 рублей. Непостижимо!
Когда часа через три я вышел из тюрьмы, моя грузинка была тут как тут.
Она быстро подошла ко мне и скороговоркой просила «не сердиться на нее». «Я вовсе не хотела вас обидеть», — прибавила она.
Я уверил ее, что не имею причины на нее сердиться.
— Так будем друзьями, — сказала она и протянула мне руку.
Я подал ей свою и она крепко и как-то особенно сжала ее.
Мы шли болтая и она вдруг пустилась в откровенность:
— Я узнала, кто вы и зачем ходите в тюрьму, — шептала она, — и я могу вам все сказать. Я не хочу, чтобы он мучился в тюрьме. Я хочу с ним убежать отсюда.
На это я ей заметил, что для нея-то это очень просто, но для него, — несколько затруднительно.
— Ничего, господин, — продолжала она, — я коплю деньги и, как только у меня будет 300 рублей, то мы устроим побег. Говорят, что через надзирателя все можно.
Я возразил ей, что между надзирателями могут найтись неподкупные люди и что в случае неудачного побега ея мужу сверх наказания розгами, прибавят еще и срок каторги.
— Но все-таки попробуем, — сказала она, — я кроме денег еще кое-что прибавлю надзирателю…
И она засмеялась…
Вообще я в ней наблюдал какую-то смесь наивности и наглости.
— А правда ли, господин, что вы записываете острожныя песни, — спросила меня грузинка.
Я подтвердил.
— Так вот что, у меня здесь есть один знакомый человек. Он долго сидел в Акатуевской каторге. По правде сказать, он не дождался срока, а сам ушел. Он у меня бывает, хотите его послушать?
Конечно, это меня заинтересовало и, поблагодарив, я ответил ей, что с большим удовольствием послушал бы его.
— В таком случае, приходите ко мне, — сказала она, — сегодня среда… приходите в пятницу в 6 часов вечера… он как раз будет… и споет вам.
— Да не лучше ли, — возразил я, — если он придет ко мне.
— Этого нельзя, господин, потому что в центре города ему неудобно показываться.
— Ну, в таком случае, я приду к вам сам, — согласился я.
Она дала мне свой адрес, на самой окраине города и мы условились, что в пятницу, в 6 часов я приду слушать «певца из Акатуя». Затем мы расстались.
Обещая грузинке прийти в пятницу я, как на грех, совершенно забыл, что в этот же день должен обедать в очень хорошей и милой семье фабричного инспектора Р. и мне пришлось бы тогда надуть ее. Да, кроме того, я лишился бы возможности услышать песни из Акатуя.
Как тут быть?
Послать к ней по многим причинам было для меня неудобно и я решил на следующий день (четверг) сам пойти к ней и попросить ее отложить наш вокальный сеанс до субботы.
Сказано-сделано!
На другой день, около 5 часов я пешком отправился по данному ею адресу. Было то чуть не на краю света. Оставив город за собой, я дошел почти до леса, покрывающего берег Иртыша, когда наконец заметил описанный ею серый дом, с красной крышей. Домик стоял одиноко, саженях в 30 от реки.
Нащупав в кармане свой револьвер, я осторожно подошел ближе.
Кругом ни души.
Дверь стояла полуоткрытой и я вошел в полутемныя сени.
Вдруг из дверей налево показались два кавказца, похожие на мингрельцев.
Это меня не удивило, так как в Тобольске живет масса ссыльных кавказцев.
Я спросил их:
— Здесь живет Соломония?
Они указали мне молча на дверь напротив.
В это время я услышал какую-то возню и громкий смех Соломонии. Отворив дверь, на которую указали мне кавказцы, я вошел в комнату и остолбенел.
На столе, смеясь, сидела Соломония, а на стуле перед нею молодой и довольно франтоватый тюремный надзиратель…
Фуражка, револьвер и оружие надзирателя мирно покоились на подоконнике, а на столе стола бутылка вина и лежала копченая рыба.