Миляга вытаращил на меня глаза.
— Чайком, — захохотал он, — что ты, сырость пришел разводить, что ли? Вот так барин! Экий слизняк!
Но Безклювый принес откуда-то горячую жидкость, которую выдавал за чай.
Я выпил и немного «отошел» и уже стал придумывать, как бы половчее заставить бродяг петь, как вдруг один из них наиболее пьяных сам затянул: «Вот уж костер потухает»… (Любимая песня сибирских бродяг). Когда он кончил, я придумал:
— Вот, братцы, какой у меня есть фокус (я вынул нотную бумагу и карандаш). Пусть он еще раз споет, а я тут на бумагу запишу, да потом сам спою тоже самое (таким путем я бы мог проверить записанное).
— Идет на одну кружку? — обратился я к Миляге.
— Идет, — ответил он. — Пой Крючек!
Бродяга, под названием Крючек, запел опять и я стал записывать. Затем по записанному я спел тоже самое.
Эффект был поразительный.
— Вот так фокусник, — сказал Безклювый. — Вот так грамотей, ешь меня с потрохами! Ловко! Ай ловко!
Таким образом, они мне пели, я записывал и все шло как нельзя лучше… Только Миляга начал как-то особенно пристально глядеть на меня и, наконец, сказал:
— Ловкий-то ты, брат, ловкий, да только всю-то твою ловкость я уже угадал.
Только что мы опять хотели спрыснуть окончание новой песни, как Безклювый, смотревший в окно, не своим голосом закричал:
— Ребята! Духи едут!
(Духами на языке каторжан и бродяг называются конвой, полиция и вообще всякое начальство).
Невозможно себе представить, что тут произошло.
Через окна, двери и все имеющиеся в комнате отверстия высыпали бродяги во мгновение ока и исчезли, как дым. К моему удивлению, остался спокойно сидеть только один Миляга.
Он даже захохотал и воскликнул:
— Вот так работают вилками! (ногами).
Немного погодя, к дому подъехал тарантас. Через окно я видел, как из него выскочил еще не старый урядник и, передавая лошадь приехавшему с ним какому-то человеку, направился к дому.
Минута — и он вошел в комнату.
Я поразился, когда он, подошедши к Миляге, сказал ему довольно добродушно:
— Почтение, Михайловичу. Все чудить изволите?
— Как видишь, братец, гуляю, — сказал Миляга, подавая ему руку.
— Ну, как здесь у тебя? — обратился к Безклювому урядник. — Беглятиной что-то пахнет.
— Бог с вами, — ответил Безклювый, — кто сюда заглянет! Вот всего двое… Еле кормлюсь.
Тут урядник заметил меня и сразу воспрянул духом.
— Ты кто такой? Бумаги есть? — грозно подошел он ко мне.
Я вынул из внутренняго кармана «бумагу».
Это был открытый лист к сибирской администрации, подписанный начальником Забайкальской области. Кроме того еще стояла надпись, даже и в России способная внушить «уважение».
В этой «бумаге» предлагалось всем властям оказывать поддержку этнографу такому-то, по первому его требованию.
Бумага произвела на урядника действие удара молнии. При чтении слова «этнограф» он даже снял фуражку.
Дрожащими руками подал он мне обратно «бумагу» и буквально замер.
Когда он очнулся, то совершенно неожиданно для меня, бросился чуть ли не с кулаками на ни в чем неповиннаго Безклюваго.
— Негодяй, подлец! — кричал он, — у тебя здесь господин, его сиятельство сам этнограф, а грязища-то у тебя! Небось, Бог весть, чем потчевал его сиятельство… с… с…
Я успокоил не в меру ретиваго урядника и уверил его, что мне здесь очень хорошо и лучше желать нечего.
Понемногу урядник стал успокаиваться, но все же начал вытирать своей фуражкой стол и скамейку, на которой я сидел. Наконец, он как-то подмигнул Безклювому и сказал:
— Пойдем. Я с тобой, подлец, еще поговорю. Я сейчас вернусь, ваше сиятельство!
И они оба ушли в какую-то комнату рядом.
Я с Милягою, т. е. с Михайловичем остался один.
Он видно страшно хотел узнать, кто я такой, но и меня интересовало не меньше то привилегированное положение, каким, очевидно, пользовался этот бродяга.
Он подсел ко мне и смеясь сказал:
— А ловко удрали наши ребята!
— Ловко-то ловко, — ответил я ему, — а сами вы что же?..
— Ну, я, знаете, тяжел на подъем… Да при том, мне урядник-то не больно страшен.
— Вот как, — удивился я, — пожалуй, что и у вас «бумага» есть?
— Есть, — добродушно подтвердил он и из недр своих откуда-то вытащил и показал мне «бумагу» (или, как бродяги говорят «гумагу»).
Это было свидетельство, выданное Новониколаевским городским управлением купцу Андрею Михайловичу такому-то. По свидетельству было видно, что мой собеседник был женат и имел двоих детей.
— А ведь я принял вас за бродягу, — сказал я, возвращая ему свидетельство.