По большому счету, данная статья — едва ли не единственный научно-популярный печатный материал, выходивший о Гартевельде в советский период. И особая его ценность состоит в том, что Зелову тогда удалось подержать в руках то самое, «накопительное» дело, заведенное на нашего Наполеоныча по доносу тамбовского губернатора. Иное дело, что советскость (и времени, и издания) диктовали автору трактовать образ Гартевельда единственно правильным образом — как борца с царизмом:
«Дело, начатое композитором, уже принесло свои плоды. Никакие усилия самодержавия не могли заглушить революционные песни, звучавшие и в Сибири, и в Москве, и в маленьких городках, таких как Суздаль, Весьегонск, на студенческих вечеринках и народных сходках».
Что же касается помянутых Зеловым ноябрьских берлинских гастролей, якобы запрещенных местными властями по наводке русского консула, есть определенные сомнения в том, что в данном случае речь идет именно о музыкальном коллективе Гартевельда. А все потому, что в конце 1910 года Вильгельм Наполеонович «географически» должен был находиться в Москве (точнее, в ближайшем Подмосковье; Лосиный остров), будучи плотно погружен в эпистолярный жанр. Он спешит подготовить к печати серию очерков о своем сибирском путешествии, а параллельно трудится и над рукописью своего масштабного поэтического опуса «В двенадцатом году», последнюю точку в которой поставит 20 декабря 1910 года.
Словом, человеку всяко не до заграничных гастролей и песен. Посему рискну предположить, что в своей статье Зелов невольно описывает берлинские злоключения какого-то другого музыкального коллектива. Тем более что к тому времени «очухались» не только власти на местах, но и смекалистые конкуренты, которые рьяно взялись эксплуатировать ставшую необычайно модной каторжную тему. Далее предоставляю слово исследователю русской эстрады Максиму Кравчинскому:
«Вскоре на театрализованном исполнении тюремных песен специализировались уже многие певцы и коллективы, как правило, представленные «хорами каторжников N-ской тюрьмы» или «квартетами сибирских бродяг» (наиболее известны квартеты Гирняка и Шама, Т. Строганова и «квартет настоящих сибирских бродяг» П. Баторина…). Параллельно по всей России десятками (если не сотнями) создаются дуэты, квартеты и хоры «подлинных бродяг», с энтузиазмом разрабатывающие модную тенденцию на сценах балаганов и кафешантанов… Запреты, как всегда бывает, только подогревали общественный интерес к «музыке отверженных»… В период с 1908 по 1914 г. только в Москве и Петербурге было выпущено свыше сотни разных сборников с разбойничьими, нищенскими, каторжными, бродяжьими и арестантскими песнями. Интерес к теме угас лишь с началом Первой мировой, когда наступила эра солдатских, патриотических и антиправительственных песенных изданий»[80].
Участником одного из таких эстрадных квартетов каторжан был отец знаменитого детского писателя Николая Носова, создателя цикла о приключениях Незнайки. В автобиографической повести «Тайна на дне колодца» Носов-младший вспоминал из детства:
«Когда в конце концов на сцене появился квартет, я не узнал этих хорошо мне знакомых людей, в том числе и родного отца. Мало того, что они нарядились в какую-то несусветную рвань, у всех были всклокоченные, словно давно не чесаные волосы, лица заросли дремучими бородами, за плечами — котомки, в руках — длинные суковатые палки или посохи… После исполнения квартетом каждого номера публика оглушительно хлопала в ладоши, кричала браво, стучала ногами и приходила в такое неистовство, словно перед ней были не артисты, а самые настоящие беглые каторжники, явившиеся на сцену прямехонько из сибирской ссылки»;
«Все четверо участников этого квартета (и отец в том числе) одевались в ветхую, изорванную одежду, покрытую всевозможнейшими заплатками, обувались в крестьянские лапти, изображая собой арестантов, бежавших с каторги и пробиравшихся сквозь дебри сибирской тайги к себе на родину. Нарядившись в такую живописную рвань, артисты выходили на сцену и пели про то, как «глухой неведомой тайгою бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой», или популярнейшую в те времена «Дубинушку» и другие «Песни тюрьмы и воли», как значилось на афише… Квартет «сибирских бродяг» пользовался большой известностью. Он выступал во многих городах тогдашней России и везде имел шумный успех. Весь или почти весь его репертуар был записан на граммофонных пластинках».