Он вздохнул и за два шага очутился у меня за спиной. Я почувствовала, как его сильные пальцы начали нежно массировать плечи. Попыталась было уклониться, но он притянул меня к своей накачанной груди, и я напряглась в его руках, а сердце предало тело.
— Начинаю думать, что тебе нравится оскорблять меня, Майя.
— С чего ты это взял, Александр?
— Почему ты не называешь меня Алексом, как все, ведь я же говорил тебе?
— Я не твой друг, буду придерживаться Александра.
— Да, ты не мой друг, — пробормотал он, его горячее дыхание щекотало мое ухо, — этого для тебя недостаточно.
Я проигнорировала его слова, но знала: он говорил правду.
Его руки скользнули с плеч вниз, и он нежно погладил мои поверх топа с длинными рукавами. Я почувствовала, как мое тело плавится под его ладонями.
— Мне нравится, что ты отличаешься от остальных. Ты споришь со мной обо всем, даже о моем собственном имени.
— Тебе нравится спорить? Я более похожа на других, чем ты думаешь, Александр. Я обычная.
— Да, любопытно, не так ли? Кажется, мне нравится, когда ты споришь со мной. И в тебе нет ничего обычного, — прошептал он, мягкими губами коснувшись моей шеи.
Все мое тело затрепетало от его прикосновения. Перестав поглаживать мои руки, он переплел наши пальцы, еще крепче притянув меня к своей груди. Несколько минут мы провели в умиротворяющей тишине.
— Морис Равель? — спросил он.
— Знаешь эту пьесу? — я повернула голову, чтобы посмотреть на него.
— Конечно. Павана на смерть инфанты.
— Конечно, — поддразнила я, закатив глаза.
Мы снова замолчали, и я душой и телом впитывала музыку, чувствуя себя в его руках в безопасности и довольной. Больше, чем мне следовало позволять себе чувствовать.
— Кто исполнитель? Это звучит не как студийная запись.
Я сделала глубокий вдох.
— Мой отец. Он записал ее для меня в нашем доме. Каждую ночь папа исполнял эту пьесу для моей мамы, в честь их любви, — объяснила я, а глаза наполнились слезами.
Он повернул наши руки ладонями вверх и сжал их в кулак, наполняя меня энергией. Я приняла его силу, ведь знала, что мне это было необходимо.
— Он хорош.
— Он лучший. Был, — прошептала я.
Он всегда будет самым лучшим для меня.
— Ты слушаешь ее каждую ночь снова и снова. Я слышу ее, лежа в постели.
— Имеешь в виду, когда ты один в постели? Потому что из-за криков, которые доносились на днях, было бы невозможно услышать свой собственный голос, не говоря уж о музыке из соседнего номера.
— Тебе не обязательно это делать.
— Делать что?
Он укоряюще на меня посмотрел:
— Поговори со мной.
— Нам не о чем говорить.
— Всегда есть что сказать, Майя. Чем-то поделиться. И ты… Думаю, у тебя всегда есть много того, о чем можно поведать.
— Почему? Думаешь, ты знаешь меня?
— Думаю, что мне хотелось бы узнать побольше о тебе. Откуда ты? Почему у тебя акцент, который я не могу распознать? А так как ты не живешь в Нью-Йорке, почему оставила на стойке регистрации дерьмовый адрес?
Все мое тело напряглось, и я попыталась повернуться к нему лицом, но он удержал меня на месте.
— Кто, черт возьми, ты такой, чтобы спрашивать у них мой адрес? Как они вообще могли предоставить тебе информацию обо мне? — стиснув зубы, я вывернула шею, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Я владелец этого отеля, Майя. — Его горячее дыхание коснулось моего уха.
— Что значит, ты владелец этого отеля?
— Именно то, что значит. Я удивлен, что ты до сих пор не поняла этого. — Он осторожно опустил подбородок на мое плечо, наблюдая за городом вместе со мной.
И тут, без малейшего труда, все встало на свои места. Я давно хотела спросить его о том, как он вломился в мой номер той ночью, но все время забывала. Полагаю, когда ты собственник отеля, у тебя есть специальные ключи, открывающие любую дверь, — и это привело меня в абсолютную ярость.
— Думаешь, только потому, что ты его владелец, ты можешь входить и выходить из любого номера, когда тебе заблагорассудится?
— Ты отворила дверь, Майя. Я никуда не вторгался. На самом деле я был очень терпелив с тобой.
Мне удалось выскользнуть из его объятий и повернуться к нему лицом.
— Ты был терпелив со мной?
Полностью шокированная, я уставилась на него, при этом он напряженно смотрел на меня, не сводя глаз, и на его губах не было и намека на улыбку. Он действительно считал, что был терпелив со мной.
— Ты невыносим. Пожалуйста, покинь мой номер.
Внезапно он схватил меня за талию обеими руками, и я оказалась в сантиметре от его губ, когда он наклонился ко мне; его глаза были полны страсти и тревоги. Мое дыхание стало прерывистым, я занервничала. Его руки на мне стали железной хваткой, не давая отодвинуться. Я бы солгала, если бы сказала, что ничего не чувствовала, когда его лицо было так близко ко мне, а от рук на моей талии по телу прокатились волны жара, но я не могла допустить, чтобы это отразилось на моем лице. Незачем ему узнать о той власти, которую он имел надо мной.