Прежде чем он смог — по какой-то необъяснимой причине — сосредоточить свое внимание исключительно на мне, я повернула налево и начала удаляться от лифтов. Остановившись рядом с мраморной колонной, я на секунду прислонилась к ней спиной и сделала глубокий вдох.
Играть в прятки с незнакомцем было последним делом, которым мне бы хотелось заняться, но я все еще не могла прийти в себя от его взгляда.
Выглянув из-за колонны, я увидела, что он со своим другом идет в моем направлении. Я не была в поле его зрения, но сама видела то же самое угрюмое выражение на лице, когда он внимательно слушал парня, идущего рядом с ним. По-видимому, гнев не предназначался только мне. Это была его естественная эмоция для всех людей.
Решив, что будет лучше оставаться за колонной, чем рискнуть и встретиться с ним лицом к лицу, я ждала, когда они пройдут мимо меня к выходу.
Как раз, когда я собралась выйти из укрытия, мои шаги стали неуверенными. Неожиданно в мою голову просочились знакомые ноты.
Они заглушили стук моего сердца, разрывающегося на части.
На секунду они заглушили все.
Я не должна была поддаваться ощущению, будто эти ноты убивают меня, будто они разрывают меня на части. Как прежде. Хоть убейте меня, но я не могла понять, почему песня, которая так мне знакома, песня, которую я слушала только прошлой ночью, ранила меня именно в этот момент.
Проглотив большой комок в горле, я обернулась, и мои глаза нашли источник песни, будто я инстинктивно знала, куда смотреть.
Пьеса Равеля, но в некотором роде моего отца. Его спасение, его надежды и его потерянная любовь.
Когда мои глаза заметили мужчину, играющего на рояле в центре холла, мои руки начали трястись. Отец рассказывал мне, что приходил в этот отель, когда был молодым, до того, как встретил маму, и просил разрешение поиграть в течение часа. Ему нравилось испытывать трепет, выступая перед публикой. Для него не имело значения, был ли это только один человек или пятьдесят.
Рояль был новым, и в этот раз за ним сидел незнакомец, но все, что видела я, был мой отец. Его поза, его удовольствие и его печаль.
Я ощутила покалывание во всем теле. Мое сердце колотилось в груди.
Этого было слишком много и слишком мало.
Этого никогда не будет достаточно.
Я делала все возможное, чтобы продолжать дышать, чтобы не упасть и не реагировать на свои эмоции.
А потом я услышала душераздирающий всхлип и поняла, что он исходил от меня.
Я закрыла рот руками, слезы свободно текли из глаз.
Я не могла дышать. Я не могла двигаться.
Две недели... Прошло две недели, с тех пор как он умер, но даже здесь я позволяла своему рассудку представлять его живым.
Все медленно исчезли вокруг меня, остались только я и мой отец. Единственный, кого я никогда больше не смогу увидеть.
Но посреди оживленного отеля была только я, пытаясь дышать и ничего не упускать.
Я ощутила прикасающиеся ко мне руки. Их тепло обжигало мою кожу. Голоса вокруг меня говорили, что я должна дышать, сосредоточиться и держаться.
Музыка заглушила все, она заглушила мою боль, как и всегда.
Она сделала меня невесомой. Она уничтожила меня.
Я позволила себе шагнуть и окунуться в состояние свободного падения.
Затем я увидела папу, играющего для его утраченной любви, и позволила моему сердцу разбиться на миллионы кусочков.
В конце концов, меня убило то, что я вспомнила его лицо, когда он оборачивался и посылал мне самую душераздирающую улыбку, наполненную сильной болью, любовью и скорбью.
А через несколько секунд мир исчез в моих глазах.
Глава 3
Когда я очнулась, то была уже в своем номере, а вокруг меня стояли какие-то люди.
Я услышала пояснение врача, что у меня был приступ паники, и мой взгляд остановился на конкретном человеке, разговаривающим с кем-то, кого я не знала. Его присутствие заставляло выглядеть все так, будто это было самым обычным делом. Удивительно, как ему только удавалось делать вид, будто он помирал со скуки.
И, словно ощутив мой взгляд, он неожиданно прекратил разговор и обратил свой пытливый взгляд на меня. Я позволила встретиться нашим взглядам на две секунды, а затем отвела свой взор, сфокусировавшись на моей руке, сжимающей простыни.
Так как прежде у меня никогда не было приступов паники, я все еще не могла сконцентрироваться на обеспокоенном враче, который задавал мне вопросы, пытаясь найти причину.
Но я не могла ответить ему. Не при других людях в этой комнате — особенно при нем. Также, я все еще не могла сложить в голове, почему он вообще был здесь? Они задавали ему вопросы обо мне только потому, что он жил в соседнем номере?