— Обер-ефрейтор, — сказал небрежным тоном Штальшмидт перед тем, как уйти, — если этот человек не придет в себя к тому времени, когда окончится прогулка, надеюсь, ты что-то предпримешь.
— Слушаюсь.
Штальшмидт ушел, бросив на попечение Штевера лежавшего без сознания заключенного. Правда, этот человек через пять минут пришел в себя, встал, прислонился к стене, и его стало рвать кровью. Штевер злобно смотрел на него. Почему он не может принимать наказание, как другие? Почему свалился в последнюю минуту? Ему казалось, что на сей раз Штальшмидт хватил через край. Этот человек числился за гестапо, а гестаповцы щепетильны в том, что касается их заключенных. Они не против того, чтобы ты слегка поразвлекся, но если б кто-то из их людей умер до казни, возникли бы серьезные неприятности. Герр Билерт очень строг в таких делах. Штевер слышал, что однажды за такое происшествие он посадил весь персонал любекской гарнизонной тюрьмы. А Штальшмидт уже подпортил себе репутацию историей с поддельным пропуском.
Штевер смотрел, как заключенный изрыгает кровь четвертый или пятый раз, и думал, что, может, есть смысл нанести визит герру Билерту. Сообщить кой-какие факты о Штальшмидте. В конце концов ни в одном из них нет вины Штевера, и будет чудовищной несправедливостью, если какая-то ответственность падет на него. Он всего навсего обер-ефрейтор, а обер-ефрейторы лишь выполняют приказы.
В следующее воскресенье лейтенант Ольсен услышал во дворе стук молотков, и часа три спустя к нему заглянул Штевер. Подошел к окну и принялся добросовестно опробовать прутья решетки.
— Просто проверяю, — сказал он. — На тот случай, если подумываешь перепилить их и удрать.
— Чем перепилить?
— Кто знает? — угрюмо ответил Штевер. — Заключенные горазды на разные хитрости.
— Был хоть один случай, чтобы кто-то бежал подобным образом?
— Пока что нет, но всегда бывает первый раз, так ведь? И я не хочу, чтобы он был в моем блоке. Пусть в других делают, что хотят, только не в моем. Кури. — Он достал две сигареты, зажег обе и протянул одну Штеверу. — Держи ее пониже, чтобы не увидел какой-нибудь любопытный тип. Я готов рисковать жизнью ради любого бедняги, которому предстоит это долгое путешествие, но не вижу смысла набиваться на неприятности — понимаешь? А они будут, если кто-то увидит тебя курящим. С заключенными нам сближаться нельзя, это приказ.
Лейтенант Ольсен лег на койку и выкурил контрабандную сигарету. Штевер взглянул через окно во двор.
— Слышишь этот шум? Знаешь, что там делают? Не смотрел, а? Конечно, отсюда много не увидишь, но, думаю, вполне можно догадаться.
— Мм-мм, — покачал головой Ольсен.
Штевер усмехнулся. Быстро, четко рубанул себя ребром ладони по затылку.
— Готовят эшафот. Возводит его команда саперов — не только ради тебя, само собой. К обезглавливанию приговорено десять человек. Всех казнят в один день. Так всегда делают. Ждут, пока не соберется целая группа, экономят деньги. Палача нужно вызывать из Берлина. Вместе с подручными. Считают, что не имеет смысла делать это чаще раза в месяц. — Штевер снова повернулся к окну. — Сегодня еще и гробы привезли; не бог весть что, но неплохие. Очень неплохие. На этот счет можно не беспокоиться. Корзины тоже.
— Корзины? — удивленно переспросил Ольсен.
— Да — для голов.
Наступило недолго молчание, потом лейтенант жутко улыбнулся. Лицо его побледнело, губы казались багряными.
— Возводят, значит, да? Наконец-то.
— Только из этого не следует, что за тобой придут сегодня, — шутливо сказал Штевер. — Помню, однажды его возвели, и он два месяца стоял без дела. Только из-за того, что гестапо не соглашалось с судьями. Судьи хотели освободить человека, а гестаповцы требовали крови. Конечно, в конце концов они своего добились. Как всегда. Помню, это был оберст. Полуседой. Он сидел в этой же камере. Обычно мы сажаем в нее таких, как ты.
— Как я?
— Ну… понимаешь, — Штевер виновато улыбнулся. — Тех, чья участь уже решена заранее.
— То есть, когда к вам поступает заключенный, вы уже знаете, какой будет вердикт? Еще до суда?
Штевер обвел взглядом камеру, оглянулся, снова посмотрел в окно и с доверительным видом подошел поближе к Ольсену.
— Я не должен тебе говорить, официально сам не должен знать этого. Но вряд ли ты долго здесь пробудешь, так что… — Он подмигнул. — Сохранишь в тайне. Когда заключенного привозят из гестапо, мы получаем его документы. И внизу с левой стороны стоит маленькая пометка. Судья получает копию с точно такой же. И все эти пометки имеют свое значение, понимаешь? У тебя она означала… — Штевер снова ударил себя по шее ребром ладони. — Гестапо уже решило, что ему нужно, поэтому мы знали твою участь еще до суда.