Адъютант лениво обзвонил роты, чтобы выяснить, как обстоят дела. Интерес его к результату был чисто академическим; его дядя был высокопоставленным штабистом в той части армии, которая все еще оставалась на немецкой земле, поэтому для него оберст представлял собой не большую помеху, чем жужжание пчелы. Оно действует на нервы, но отмахнуться от него нетрудно.
С легкой улыбкой на губах он доложил оберсту:
— К сожалению, точную численность личного состава полка в данную минуту установить невозможно; все гауптфельдфебели находятся в сорокавосьмичасовом отпуске.
Оберст задумчиво провел пальцем под повязкой на глазу.
— Где начальник службы артиллерийско-технического снабжения?
Самый юный лейтенант полка прибежал со всех ног. Тяжело дыша, козырнул.
— Лейтенант барон Ханнс фон Крупп, начальник артиллерийско-технического снабжения.
Оберст посмотрел на него и неторопливо кивнул, чуть печально и чуть презрительно.
— Значит, и здесь это существует, вот как? — Хмыкнул. — Хорошо, барон фон Крупп, может, возьмете на себя труд выяснить, выставлен ли хотя бы часовой — или весь караул тоже в отпуске?
Лейтенант Ханнс снова козырнул и направился к выходу, но едва открыл дверь, оберст вернул его и бросил еще одну гранату.
— Мне нужно знать точную численность людей, находящихся сейчас в расположении части — даю вам пятнадцать минут на ее установление.
Адъютант снова надменно улыбнулся. Он почти не сомневался, что эта численность составит всего процентов тридцать от надлежащей. Такие пустяки никого не волновали уже много месяцев. Как-никак, Бреслау не Берлин; в Бреслау никто не приезжал с инспекцией.
Оставшись с полковыми офицерами, оберст выразил недовольство — довольно вежливо, но не скрывая удивления — тем фактом, что ни у кого из них нет фронтовых наград.
— Конечно, нет! — сказал несколько потрясенный гауптман[17] Дозе. — Нас ни разу не посылали на фронт.
— Вот как? — Оберст неторопливо улыбнулся, и его улыбка оледенила сердца собравшихся офицеров. — Ну что ж, не беспокойтесь, дело это поправимое. Вы получите возможность заслужить награды, как и все остальные. Война еще не кончена. До утра я жду от каждого из вас рапорта с просьбой о переводе на фронт, в действующую армию. — Он повернулся ко все еще учтиво улыбавшемуся адъютанту. — Каждому из находящихся в сорокавосьмичасовом отпуске отправьте телеграммы. Все отпуска немедленно отменяются. Отсутствующие должны незамедлительно вернуться в расположение части. Телеграммы можете подписать моим именем. Полагаю, вам известно, где находятся эти люди?
Адъютант едва заметно пожал плечами. На самом деле он понятия не имел, где может быть хоть кто-то из них. Самое большее, что можно было предпринять — отправить солдат на поиски, то есть прочесать все бары и бордели в городе, операция эта была бы долгой и определенно рискованной. Адъютант взглянул на гауптмана Дозе и решил свалить эту задачу на него. Дозе был известен своей тупостью.
— Кажется, это ваша обязанность? — любезно произнес он и, взяв пачку телеграфных бланков, сунул их ошеломленному гауптману. — Разошлите всем, находящимся в отпуске. Полагаю, у вас записаны их фамилии и адреса?
Потрясенный до такой степени, что у него отнялся язык, Дозе, пошатываясь, вышел из комнаты. Остаток ночи он провел, то разыскивая несуществующие или устарелые адреса в адресной книге, то горячо молясь, чтобы какой-нибудь пролетающий самолет уронил бомбу на домик оберста.
Несмотря на все старания, он сумел вызвать лишь девятерых из тысячи восьмисот человек, покинувших расположение части.
В понедельник остальные тысяча семьсот девяносто один человек вернулись, по своему обыкновению, когда вздумалось, предвкушая несколько часов покоя и тишины после воскресных кутежей. И каждого ждало потрясение: за ночь военный городок превратился из вольного и относительно роскошного отеля в дисциплинированное военное учреждение. На письменном столе каждого офицера лежала немногословная записка, гласящая, что оберст хочет видеть его немедленно.
Самые молодые и неопытные бросили все и удрали. Более благоразумные сделали по несколько телефонных звонков, чтобы прозондировать почву, после чего кое-кто срочно заболел и был увезен санитарной машиной.
Среди благоразумных был гауптман барон фон Фергиль. Через три часа после возвращения он получил приказ следовать на Восточный фронт. Правда, его повысили в звании до оберст-лейтенанта, но это было слабым утешением при мысли о возможных ужасах передовой. Его пугали не столько опасности, сколько неудобства. Он думал о вшах, грязи, смердящих трупах, преющих ногах; для цивилизованного человека это было почти невыносимым. И расплакался бы, окажись рядом кто-то, способный ему посочувствовать.