— Если удастся, — раздраженно ответила она.
Затем принесла остальные бутылки, со стуком поставила их на стол и молча протянула руку за деньгами. Постояла, пересчитывая их и проверяя каждую кредитку, не фальшивая ли. Там временем из туалета вышел Штайнер. Встал у стола, рыгая и застегивая брюки, не обращая внимания на считавшую деньги Герду.
— Ничего нет лучше, как хорошо отлить, — сообщил он нам с довольным вздохом. — Особенно когда приспичит…
Он поднял свою кружку, осушил ее несколькими быстрыми глотками, кадык его мощно ходил вверх вниз. Потом снова рыгнул и отер губы рукавом. Герда бросила на него долгий, презрительный взгляд, положила деньги в сумочку под фартуком и широким шагом отошла от нас, старательно выпрямив спину.
— Что в этом хорошего? — спросил Порта, готовый поссориться с кем угодно по любой, пусть и самой пустяковой причине.
Штайнер поглядел на него.
— Как это что? Сам часто бегал в туалет, разве не так? Должен бы знать, что в этом хорошего.
— Нет, не бегал, — ответил Порта. — И вообще, что это с тобой? Ты какой-то извращенец? У тебя…
— Да пошел ты в задницу! — сказал Штайнер, попытался сесть и обнаружил, что Порта занял половину скамьи.
Порта со стуком поставил свою кружку на стол и пошатываясь встал.
— Такие слова никому даром не пройдут! — зарычал он.
За этим последовал яростный свинг. Штайнер успел сделать нырок и тут же отплатил Порте ударом в челюсть. Порта попятился, повалив скамью, Штайнер напирал, руки его работали, как шатуны. Какое-то время они дрались в злобном молчании, лишь изредка подбадривая себя ругательствами, потом вдруг Штайнер проявил предприимчивость, схватил кружку и запустил ею в голову Порте. Порта уклонился, снаряд пролетел мимо и разбился о стену.
Возле нас тут же появилась Герда с большой дубинкой в руке.
— Кто бросил кружку?
Мы с радостью указали на Штайнера. Герда, ни секунды не колеблясь, огрела его дубинкой по плечу, тот зашатался и тут же получил удар по голове.
Штайнер тут же забыл о ссоре с Портой. Завопив от боли и негодования, он бросился к Герде, та пустилась наутек к относительной безопасности за стойкой. Штайнер ринулся за ней, опрокидывая по пути столы и стулья. Нагнал у самой стойки, прижал к стене и принялся молотить ее. Герда сражалась как тигрица, кусалась, царапалась, пиналась, пускала в ход зубы, ногти, колени, все, что могло причинить вред, и при этом непрерывно орала во весь голос.
Внезапно дверь за стойкой распахнулась, появилась Большая Хельга. С одного взгляда поняв, что происходит, схватила бутылку шампанского и устремилась в бой.
Штайнер был так увлечен, что не заметил этой внезапной и весьма опасной атаки с правого фланга. Хельга старательно примерилась, и удар бутылкой пришелся точно в затылок Штайнеру. Он тут же повалился на кучу опилок, кровь на голове его смешивалась с шампанским.
— Убийца! — завопила Хельга, безжалостно пиная лежащего.
— Сексуальный маньяк! — завизжала Герда, схватила отбившееся горлышко бутылки и попыталась распороть им Штайнеру лицо.
С поразительной для такой туши ловкостью Большая Хельга отняла у нее это оружие — к Штайнеру она не испытывала никакого сострадания, но убийство в заведении могло не особенно понравиться властям. Герде пришлось удовольствоваться потоком непристойностей, каких я, клянусь, никогда не слышал прежде, сопровождаемым яростными пинками по окровавленному, бесчувственному телу Штайнера.
Гертруда, официантка, у которой был ухажер из СД, поднялась, пошатываясь, по лестнице, держа в мускулистых руках ящик с бутылками пива. У нее были длинные, жидкие, тусклые белокурые волосы, на носу сидел несходящий гнойный прыщ.
Герда тут же повернулась к ней, взволнованно указывая на Штайнера и что-то крича о мести. Гертруда поставила ящик и поглядела на лежащего без особого любопытства.
— Ну и что прикажешь мне делать?
— Скажи своему ухажеру из СД! — потребовала Герда, мстительно нанося очередной удар Штайнеру в поясницу.
— A la bonne heure[24], — ответила Гертруда по-французски.
Герда понятия не имела, что означает это выражение, но звучало оно хорошо, и она часто его употребляла. Позаимствовала его Герда у французского матроса, с которым некогда была помолвлена в течение восьми дней — пока его судно стояло в Гамбурге. Потом у нее были помолвки со многими другими матросами, но выражения «а la bonne heure» она так и не забыла. Если от Герды требовалось какая то особая любезность, достаточно было восторженно удивиться: «О, так ты говоришь по-французски?», и она тут же попадалась на эту удочку. К сожалению, любезность почти всегда сопровождалась изложением ее любимой волшебной сказки — что она родилась в богатой французской семье, что родители бросили ее в раннем возрасте, оставили в фешенебельной закрытой школе-пансионе, местонахождение которой оставалось неясным; но если ты был готов выслушать Герду до конца, она охотно делала в благодарность всевозможные незначительные одолжения.