— Спятил? — возразил я. — Нам это не сойдет с рук.
Внезапно Порта с явным разочарованием опустил винтовку.
— Да это Малыш и Хайде.
Мы пристально поглядели через верх стены и увидели их, медленно приближавшихся. Они о чем-то серьезно разговаривали, размахивая руками. Малыш сжимал в своей лапище бутылку.
— Благодарим тебя, господи, за императора, — негромко произнес Порта. — И особенно за его коня.
Мы услышали громкий смех Малыша, потом более тихий голос злобно бранящегося Хайде.
— Он сволочь, ублюдок, дерьмо и свое получит. Проклятый осел. — Хайде плюнул на тротуар и растер каблуком плевок. — Теперь ему каюк! Погоди, я доберусь до него. Погоди, погоди!
— Мне он тоже противен, — сказал Малыш.
— В жизни не встречал такого дерьма, — мстительно сказал Хайде.
Порта засмеялся и ткнул меня в бок.
— Это про фельдфебеля Брандта — держим пари?
— Иди ты! — ответил я. — Когда все совершенно ясно?
— Да, его уже пора бы прикончить. Похоже, Юлиус что-то задумал.
— Ничего не имею против, — сказал я. — Терпеть не могу этого ублюдка.
— Что, если я попрыгаю у него на брюхе, пока кишки не вылезут? — услужливо предложил Малыш по своему обыкновению.
— Черт возьми! — Глаза Хайде фанатично сверкали. — Уже при одной мысли об этой свинье меня тошнит! — Он остановился и умоляюще протянул руки. — Скажи, Малыш, разве я не самый чистый, опрятный, аккуратный солдат во всем полку? Во всей дивизии? Во всей чертовой армии?
Малыш взглянул на него и оживленно закивал.
— Да. Да, верно.
— Еще бы не верно! Посмотри на подбородочный ремень моей каски — давай давай, посмотри! Готов отдать тебе все жалованье за пять лет, если найдешь на нем хоть малейшее пятнышко — не найдешь, даю слово, и не отрывай мне, черт возьми, голову! — Хайде резко отстранился от Малыша, который воспринял это предложение буквально и пристально смотрел на ремень, ухватив его лапищей. — Знаешь, — продолжал Хайде, когда я проходил подготовку в учебке — это истинная правда, клянусь богом — нам заглядывали в задницу, если было не к чему придраться. И знаешь, что? Моя была самой чистой во всей роте! И до сих пор это так! Загляни мне туда в любое время и найдешь ее чистой, как новенькая булавка. Клянусь, — воскликнул Хайде, распалясь еще больше, — что я мою эту треклятую штуку трижды в день!
— Я верю тебе! — выкрикнул Малыш, заражаясь горячностью Хайде. — Верю, можешь не показывать!
— Посмотри на мою расческу! — Хайде вынул ее из кармана и сунул под нос Малышу. — Она чище, чем в тот день, когда была куплена! И скажи, что я делаю прежде всего, когда приходится где-то окапываться?
— Чистишь ногти, — уверенно ответил Малыш. — Я видел.
— Вот именно. Чищу ногти. А чем? Маникюрной пилкой — не кончиком штыка, как ты и остальные.
— Это верно, — кивнул Малыш. — Совершенно верно.
— А об этом что скажешь? — Хайде, будучи почти вне себя, снял каску и указал на голову. — Ни один волосок не торчит в сторону! Все подстрижены по инструкции, причесаны по инструкции — даже блохи идут справа колонной по одному. Но Леопольд Брандт — чертов фельдфебель, чтоб ему пусто было — Леопольд Брандт отчитывает меня за неровный пробор! Меня! — хрипло выкрикнул Хайде, побагровев. — Меня, надо же!
— Это дьявольская бесцеремонность, — убежденно сказал Малыш.
— Мало того, это жестокое оскорбление!
— Да, — согласился Малыш. — Оскорбление.
— Он псих! — выкрикнул Хайде. — Он даже поставил меня на краю двора, а сам залез на крышу штаба третьей роты и смотрел на меня через треклятый дальномер! Чтобы доказать, что пробор у меня не прямой!
— Это помешательство, вот что, — сказал Малыш.
Они приблизились, увидели нас и зашли к нам за стену.
— В чем дело? — спросил Порта. — Озлились на Брандта, да?
— Сообщу вам кое-что, — доверительно сказал Хайде, — только никому ни слова. Если удастся вытащить нашего приятеля Леопольда наблюдателем в третью секцию, когда у нас будут стрельбы боевыми патронами — он сделал многозначительную паузу и, подмигнув, кивнул — этому гаду конец.
— Как так?
Малыш повернулся к Хайде и прошептал ему на ухо:
— Сказать им?
— Если поклянутся держать язык за зубами.
Мы с Портой тут же поклялись. Малыш ликующе отпил из горлышка большой глоток сливовицы и отдал бутылку Порте.
— Дело было так, — заговорил он. — Начнем с того, что это придумал я, и все устроил, — на той неделе, когда был на стрельбище, мне внезапно пришла мысль, как нам убрать этого ублюдка. Нужно только было, чтобы представилась возможность. — Он взял у Порты бутылку и сделал еще глоток. — Так вот, пару дней назад эта возможность представилась. Меня отправили с одним парнем заменить броневую плиту во второй секции. Пока мы занимались этим, ему понадобилось пойти в уборную отлить — Хинка с ума сойдет, если стрельбище пропахнет мочой; он терпеть не может, чтобы кто-то мочился на Третий Рейх. В общем, пока моего напарника не было, я воспользовался возможностью, снял плиту в третьей секции и снова установил ее, чуть пониже, понятно? — Он показал ее уровень, подняв ладонь к подбородку. — В результате у человека на стрельбищном валу голова окажется незащищенной, ее может оторвать — и будет невозможно установить, кто это устроил.