Тут Хайде был прав, ничего не скажешь. Но не успел Порта ответить одним из своих непристойных выражений, как вошли двое в мундирах СД и старушка, которую мы видели вечером. За несколько часов она постарела на годы. Из прямой и хорошо сохранившейся пожилой дамы она превратилась в согбенную, морщинистую развалину с черными кругами под глазами и сморщенным, как слива, ртом. Ее поставили в угол и отдали Старику обычную пачку бумаг.
— Это вам. Заполните их, как положено.
— Минутку, минутку, не спешите. — Старик взглянул на арестованную, потом на документы и затем на конвоиров. — Вы пришли не туда. С гражданскими не имеем никаких дел. Мы армия, а не гестапо.
Один из них наклонился и сказал Старику на ухо несколько слов. Старик нахмурился, снова взглянул на арестованную.
— Понятно. Что ж, в таком случае…
— В общем, как знаете. — Конвоир равнодушно пожал плечами. — Я подумал, что у вас ей будет лучше — хотя мне все равно. Для меня это обычная работа. Кстати, — он устало провел рукой по лбу, словно нес на плечах все тяготы мира, — работа нелегкая. Выматывает жутко. Бывают минуты, когда хочется делать что-то менее тяжкое, но…
Он снова выразительно пожал плечами. Порта тут же ругнулся, а Малыш громко испортил воздух.
— Несите скрипки! — глумливо произнес Легионер. — Тебя никто не заставлял быть легавым, так ведь? Армия очень нуждается в людях, если хочешь знать…
— Как, его? — спросил Порта. — Его в армию? Не смеши меня!
Не успел объект их презрения ответить, как раздался неожиданный голос.
— Дети, дети, не ссорьтесь! Грубые слова взять назад невозможно, и потом вы будете жалеть о них.
Пораженные, мы повернулись к стоявшей в углу старушке. Она улыбнулась нам мягко, снисходительно.
— В мире и так много несчастий и распрей, — заговорила старушка тонким, дрожащим голосом. — Я прошу вас не увеличивать их. В глубине души вы все хорошие ребята, но война — время тяжелое, она действует на нервы и заставляет человека вести себя так, как ему не пришло бы на ум в мирное время. — Старушка сделала паузу, но мы были так ошарашены, что не могли говорить. — Постарайтесь следовать примеру своего замечательного начальника, — сказала она нам. — Герра Билерта. Очень порядочный и любезный человек. Он настоял, чтобы подали машину и отвезли меня домой. — Она обаятельно улыбнулась нам морщинистыми губами. — Ужаснулся, когда я сказала, что могу пойти пешком!
Малыш открыл рот, собираясь что-то сказать, но Барселона дал ему сильного пинка по ноге, и он сомкнул челюсти.
Двое типов из СД стояли у двери с глупым видом. Одни из них указал на принесенные бумаги.
— Теперь, пожалуй, вы сможете понять, почему мы привели ее к вам.
— Ладно, — отрывисто произнес Старик. — Оставьте ее и убирайтесь.
Старушка вежливо пожала руки своим конвоирам, словно была в гостях.
— Спасибо, что так заботились обо мне. И не забывайте, когда окажетесь неподалеку от Фридрихсберга, заходите повидать меня. Адрес мой вы знаете. У меня всегда есть запас конфет и журналы с иллюстрациями, чтобы предложить гостям. Молодым людям всегда нравятся мои журналы.
Что-то неловко пробормотав, они зашаркали прочь. У подножья лестницы один обернулся.
— До свиданья, фрау Дрейер.
Сказав это, он сильно покраснел. Фрау Дрейер грациозно подняла руку, тут Легионер закрыл и запер за ними дверь, воздвигнув барьер между двумя мирами: они были гестаповцами, мы армейцами, и, по нашему разумению, так и должно было оставаться.
Маленькая старушка раскрыла сумочку, достала пакетик конфет и принялась угощать нас. Мы благодарно кивнули и стали жадно их брать. Малыш взял две.
— Не беспокойтесь, — сказал он старушке. — Теперь вы среди армейцев. — Кивнул, подмигнул, и мы с опаской посмотрели на него. Малыш мог ляпнуть всякое; для впечатлительной старушки он не был идеальным собеседником. — Мы знаем, как обращаться с этими гестаповскими ублюдками, — хвастливо продолжал Малыш. — Помню, я однажды…
И громко взвыл от боли, получив от Барселоны еще пинка.
— Не думаю, что фрау Дрейер очень интересуется такими вещами.
— Какими вещами? Почему нет? — спросил Малыш, тут же поведший себя вызывающе. — Я хотел рассказать ей о том случае в Пинске, когда мы помогли тем трем шлюхам удрать из гестапо.
— Не надо! — рявкнул Барселона.
Вмешалась сама фрау Дрейер.
— Пусть бедный мальчик говорит. Он просто большой ребенок переросток. Уверена, он даже мухи не способен обидеть, и я хотела бы послушать его рассказ.