— Точно такие же анекдоты рассказывают про англичан.
— И про шотландцев, — усердно закивал головой старичок и закатил глаза к небу; точно так же он обращался к всевышнему и в Малой крепости, но при этом успевал глядеть и на землю, смотреть в глаза всем ужасам, творящимся вокруг, бороться за жизнь ближнего своего, да и за свою собственную.
— Я лишь хотел проиллюстрировать вам здешние нравы, — продолжал первый секретарь, улыбаясь. — Не знаю, как мне это удалось, но, думаю, вы и сами во всем убедитесь. Современная Австрия кажется какой-то запыхавшейся, усталой, измученной шквалами конъюнктуры. Прекрасная, гостеприимная страна, но при этом время — деньги, время — шиллинги, доллары, марки, лиры. Время — это мимолетное сегодня и еще более призрачное завтра. Кто же остановит этого мчащегося наездника? Кто научит оставлять время и для себя, для души? Извините, я, кажется, расфилософствовался. — Он развел руками. — Не стану говорить о неофашистских и неонацистских бандах, орудующих на австро-итальянской границе да и в самой Австрии, вы об этом наверняка читали и слышали; о том, что подавляющее большинство австрийских правых газет умолчало о готовящемся процессе над Ройко: для них гораздо важнее гангстеры, убийства, ограбления банков, изнасилования, а до убийцы тысяч людей в Малой крепости им и дела нет. Но не забудьте, вы здесь не туристы, вы — свидетели на крупном судебном процессе, ваша задача — рассказать на суде всю правду, невзирая ни на что.
Наконец мы увидели и самого Ройко.
На нем был зеленый тирольский камзол. Держался он безукоризненно: почему, собственно говоря, его беспокоят спустя столько лет?
— Имя?
— Стефан Ройко.
— Место жительства?
— Грац, Грюнегассе, 8.
— Род занятий?
— Помощник экспедитора. До этого — церковный сторож. (Всего лишь церковный сторож, какая невинность! Но еще раньше — убийца в Малой крепости Терезина.)
Многое изменилось за те годы, что я не видел Ройко. Изменился и он сам. Когда-то всемогущий, наглый, лощеный эсэсовец, вершитель судеб тысяч людей, он превратился в испуганного, сгорбленного, тщедушного человечка, разыгрывавшего перед судом больного душой и телом.
В течение всего судебного разбирательства было заметно, что адвокат Ройко — доктор Бернат, а иногда и сам председатель суда — доктор Паммер пытались доказать, что обвиняемый — это лишь исключение, человек, опорочивший доброе имя отборных частей СС и совершавший преступления по причине своего сумасшествия.
С особой очевидностью это стремление проявилось при допросе чехословацких и австрийских свидетелей, пытавшихся обвинить в убийствах и зверствах не только Ройко, Йокла и Шмидта, но и Шторха, Буриана, Фогта, Левинского и других надзирателей Малой крепости. Однако едва произносились новые имена, как свидетеля перебивали, и пока адвокат опротестовывал показания, председатель сената строго просил свидетеля не отклоняться от темы и говорить только о Ройко.
— Суд не интересуют преступления Генриха Йокла, — злился адвокат Бернат, но даже гнев его был наигранным и театральным. — Чехословацкий народный суд уже несколько лет назад приговорил его к смертной казни, и приговор был приведен в исполнение. Если же моего подзащитного признают виновным, то и его будут судить по закону…
«Если его признают виновным…» У меня мороз пошел по коже от нелепости, абсурдности происходящего. Но со мной, господа, этот номер у вас не пройдет, как бы вы ни старались.
Вечером мой аноним снова дал о себе знать.
— Переключить разговор к вам в номер? — вежливо спросил администратор.
— А кто звонит? — наивно поинтересовался я, хотя уже догадывался, кто это. Меня отыскали даже в гостинице «Штаерхоф», им известен каждый мой шаг.
— Извините, господин доцент, но он не представился, — сказал портье. — Соединяю.
Снова я услышал все тот же безучастный голос:
— Господин доцент Горский?
— Слушаю.
— Если вы выступите на суде против обершарфюрера СС Стефана Ройко, приготовьтесь к самому худшему. И учтите, может случиться так, что вы совсем не вернетесь в Чехословакию, — сказал незнакомец бесстрастно и добавил: — Считайте это вторым и последним предупреждением. — Итак, нечто новое по сравнению с венским разговором.
Негодяй швырнул трубку.
Я быстро перезвонил портье.
— Вы не знаете, откуда звонил этот человек?
— Увы, нет. Что-нибудь случилось?
— Нет, нет, — ответил я устало. — Благодарю.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Сообщить об этих угрозах австрийской полиции? У меня все-таки жена, дети! Но тут я вспомнил прокурора Флика. На первой же встрече со свидетелями обвинения он сказал: