— В каком смысле?
— Еды у нас на десять дней. И сигарет тоже.
Ян невольно улыбнулся этому множественному числу.
— Так сколько их у нас, сигарет?
— Угадай.
— Двадцать?
— Двадцать! — Юрда приподнялся на локтях. — Чудак, да ты знаешь, когда у меня в последний раз была целая пачка? — Он порылся в памяти. — Это было так давно, что я уже и не вспомню.
— Ну, говори: сколько? — Ян заинтересовался.
— Три.
— Хотел бы я знать, как это их тебе хватит на десять дней.
— Во-первых, теперь уже не десять, а только девять, — поправил его Юрда. — Сегодняшнюю я уже выкурил. Если каждый день буду выкуривать по одной трети сигареты, мне хватит как раз на девять дней, ясно?
— Мне-то да, и вообще мне это до лампочки. Главное, чтобы тебе было ясно. Хотя чего тут понимать. Или ты их высмолишь все подряд, или как-нибудь разделишь. Если хочешь, я их возьму себе и буду выдавать тебе дневную норму.
— Не надо, я умею держать себя в узде, если понадобится. — Штефан посмотрел на часы. — Как ты насчет легкого обеда?
— Обед, обед. — Стоило Яну подумать об этом, как он почувствовал, что проголодался. — Так ты предлагаешь на сегодня остаться здесь?
— Нет, наоборот. Перекусим и пойдем. Похоже, здесь безопасно, и мы можем рискнуть идти днем, до наступления темноты. А с завтрашнего дня придется в основном использовать утренние и вечерние сумерки. Днем нужно быть все время начеку… не рисковать, а ночью здесь тоже не больно-то разойдешься.
— Значит, вот как у тебя все продумано. — До сих пор Ян не задумывался над тем, как они будут передвигаться, настолько он доверял Штефану и подсознательно подчинялся ему.
— Именно так, — произнес Юрда свою излюбленную присказку. Из рюкзака майора он достал хлеб, копченое сало и отрезал каждому по куску. Укладывая еду в полотняный мешочек, он вдруг остановился.
— Что случилось? — Ян заметил, как руки Штефана вдруг замерли.
— Что? — задумчиво повторил Юрда. — А то, что майорову жратву я буду держать у себя.
— Почему?
— Чтобы он не соблазнился на какую-нибудь глупость. Например, чтобы не вздумал сбежать, запасшись едой на пару дней.
Ян недоверчиво посмотрел на него, но в душе не мог не оценить основательность и предусмотрительность Штефана, который ничего не оставлял на волю случая; в этом он убедился сразу после еды, когда Юрда достал из кармана ремешок и привязал правое запястье майора к своей левой руке.
— Ну, Штефан, ты голова, — уважительно сказал Ян. — А мне ты его не доверяешь?
— Почему же? Мы будем сменяться. Уверяю тебя, ничего приятного в этом нет. Правда, майорчик?
Ганс Вайнер ответил презрительной усмешкой.
— Вопрос только в том, кто из нас кого сторожит, — рассмеялся Юрда.
— Во всяком случае, со стороны можно подумать, что я конвоирую вас обоих, — сказал Ян, шедший в двух шагах сзади, и невольно усмехнулся.
Ему вспомнилась картинка не такой уж давней поры, когда он был с дядей-лесничим на обходе и они застали врасплох двух завзятых браконьеров, потрошивших серну. По указанию дяди, державшего их на мушке своей двустволки, Ян отобрал ружья, связал тех двоих за руки (левая рука одного к правой другого, точно так же, как теперь связаны Штефан с майором). Повели их на жандармский пост. Когда после часа ходьбы темным лесом они добрались к часовенке над деревней, дядя подтолкнул браконьеров прикладом в спины и сердито сказал: «А теперь проваливайте, и чтоб я вас больше не видел в лесу!» — «А наши пушки ты нам, Венца, не отдашь?» — осмелел один из них, Ганачек. «Не валяй дурака, — осерчал дядя, — не то я еще передумаю». А когда оба браконьера исчезли во тьме, а они возвращались к сторожке, дядя сказал как бы извиняясь: «Кабы не их малышня, я бы их как пить дать доставил в жандармерию. — И добавил: — А ты помалкивай, иначе мне несдобровать».
«Я молчал и до сих пор нем как могила, — подумал Ян, — я даже не решился спросить дядю, что он сделал с отнятыми у браконьеров ружьями, хотя меня это очень интересовало. Умение молчать — одно из моих преимуществ. Забавно, я никогда не испытывал потребности выдать хоть малость из того, что несло на себе малейшую печать тайны». Благодаря своей молчаливости Ян еще в школе пользовался безмерным доверием друзей, они знали, что он ни за что их не выдаст, и не раз рассказывали ему о своих проделках, только чтобы похвастаться, хотя Яну не хотелось их слушать, потому что в результате он становился как бы соучастником и укрывателем. «Ладно, в конце концов это были невинные забавы, над которыми сегодня посмеялись бы и пострадавшие тогда, — говорил себе Ян, перебирая события прошлого, — но есть тайны, которые человек хранит в глубине души всю свою жизнь и никому не может рассказать, иначе будет невыносимо стыдно перед самим собой и потеряешь последнюю каплю самоуважения». Ян не смог отгородиться от мучительного воспоминания далекого детства и вздрогнул — как всегда, когда оно приходило к нему.