Я достал удостоверение, но кто-то уже закричал из группы «следаков», собравшихся возле обгоревшего и искореженного автомобиля, в котором теперь трудно было узнать щегольской дорогой «мерседес»:
— Это свой, свой!
Я выскочил из машины, подошел к ребятам, среди которых пока не видел Константина Дмитриевича Меркулова.
О том, что случай неординарный, говорило огромное количество гаишных и «конторских» машин, которые стояли рядом с местом взрыва. Кагэбэшных ребят я чую за версту, несмотря на самые обычные номера их стареньких «жигулей» и «волг». Однако машин «скорой помощи» я не видел, значит, находившихся в искореженном взрывом «мерседесе» уже увезли.
Вокруг места взрыва весь асфальт был усеян мелкими осколками стекол. В почерневшем «мерседесе» с одной оторванной дверцей, которая валялась метрах в пяти от машины, естественно, не сохранилось ни единого стекла.
Тут я заметил Костю Меркулова, который уже спешил мне навстречу. Лицо его было необычно бледным, первое, что он выдохнул вместе с дымом «Дымка», было:
— Это начало… Террор.
— Константин Дмитриевич, преувеличиваешь. Извини, что опоздал, спешил как мог. В живых кто-нибудь остался?
— Почти нет, — снова выпустил клубы сигаретного дыма Меркулов. — Шофер скончался в машине «скорой помощи», когда она еще не успела отсюда отъехать, можно сказать, прямо у меня на глазах. А женщина…
— Да, кто такая? Опознать удалось?
Меркулов снова затянулся и помолчал. Потом опять окутал меня сигаретным облаком:
— Почти…
— Что значит — почти, Константин Дмитриевич?
— Мне показалось, я ее знаю. Ее лицо мелькало на телеэкране когда-то, и, кажется, один раз видел фотографию в газете. Но… Лицо страшно обезображено. Я надеялся, что ты приедешь, пока ее не увезут в Склифосовского. Она совершенно безнадежна…
— Я ее знаю? — нахмурился я.
И опять Меркулов как-то неопределенно протянул:
— Возможно… Это у тебя нужно спросить…
К нам подошел дежурный следователь Медников с каким-то пареньком лет двадцати пяти.
— Константин Дмитриевич, я еще раз допросил этого парня, который вытаскивал шофера из машины. По-прежнему говорит, что шофер был еще в сознании, когда твердил, что именно женщина в машине везла бомбу.
Я переключил свое внимание на паренька в нейлоновой куртке и коричневой кроличьей шапке, по виду приезжего, доброго самаритянина, прохожего, который первым бросился к горящей машине, как пояснил мне Меркулов.
— Как он сказал? — спросил я парня.
— Потрудитесь повторить старшему следователю, что вы робеете, как девица на выданье? — с несвойственной ему грубоватостью приказал Меркулов.
Паренек засмущался и начал краснеть на глазах. Вдруг он из героя в один момент превратился в допрашиваемого:
— Ну, в общем… Он матерно хрипел, но точно говорю, смотрел на меня совершенно в сознании, нет… совсем не бредил, я уверен, точно!
— Дословно, пожалуйста. Это очень важно, — требовал Меркулов. — Повторите дословно, как именно шофер это произнес.
— Он сказал: «Эта блядь, она принесла… динамит. Бомбу…» И все, — выдал паренек, мучительно припоминая сказанное гусевским шофером.
— Именно так? Утвердительно? — переспросил я.
Паренек кивнул.
— Шофер уже мертв, — вздохнул Меркулов и добавил: — Большая потеря крови, и вообще…
— Да, вообще сложно выжить после такого, — покачал я головой, принюхиваясь к сильному запаху гари.
Мной снова, как и недавно, в редакции, овладело чувство тревоги. Я буквально кожей ощущал какую-то связь между женщиной в автомобиле Гусева и сорванным сегодня заседанием редколлегии. Но я не позволял себе думать, что в «мерседесе» могла оказаться Татьяна Холод, хотя эта мысль подспудно и настойчиво пыталась проникнуть в мой мозг. Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда!.. Кто угодно: гусевская любовница, выездная секретарша, родственница, женщина из партии, которую Гусев последние два месяца активно создавал. Да любая может быть женщина… Любая! Татьяна Холод — нет, совершенно невероятно!.. Исключено!
Меркулов выглядел очень уставшим. Мы подошли вплотную к обгоревшим остаткам автомобиля, от которых время от времени отгоняли просочившихся сквозь оцепление зевак. Их шугал окриками белобрысый долговязый лейтенант.
Я почему-то сказал — возможно, чтобы как-то приободрить Меркулова, что ли:
— А все-таки это легкая смерть… Согласись, быстрый и легкий конец, в этом что-то есть.
Костя метнул на меня удивленный взгляд:
— Легкая смерть — это только начало… Для нас начало, — и опустился на корточки возле спущенного колеса машины, разглядывая развороченное днище.