— Вот именно, Владимир Федорович, якобы за измену родине, — вздохнул Юрка. — Давай еще по маленькой, хоть это страшная гадость, я в Нью-Йорке только «Столичную» употребляю, но здесь я не нашел нашей водки, — сказал он, вновь разливая по бокальчикам виски.
В его словах я почувствовал неподдельную ностальгию: такую внутреннюю горечь нельзя ни сыграть, ни изобразить. Он действительно, этот бывший капитан Советской Армии, страшно тоскует по родине. Мне стало жаль его. После второго выпитого бокальчика душа моя оттаяла. Однако я еще не собирался обниматься и пьяно целоваться со своим бывшим однокашником по военному училищу.
— Может быть, ты изложишь свою версию, может, как-то хочешь оправдаться передо мной?
— За что? — испуганно расширил глаза Королев.
— За все, — отрезал я. — За переход в Афгане к моджахедам, за сотрудничество с ЦРУ, за пособничество вороватым заместителям командующего… За все!
— Эх, Володька, разбросала нас с тобой жизнь… Но спасибо Горбачеву, может быть, вновь все у меня наладится… В Москве, в России.
— Не уверен… Ты знаешь, я не по своей воле участвую в данной купле-продаже, меня тошнит от всей этой авантюры, но… это долгий разговор, я человек подневольный, хоть и «полкан», как зовет меня моя жена. Одним словом, я должен был отправиться по приказу Вагина хоть на край света, иначе мне крышка… Ты же не знаешь моего генерала, он все может. А я у него в кулаке. И он жмет меня, жмет, а я пикнуть не могу… Пока не могу.
— Я понимаю, Володя, — вздохнул Королев. — Я — то же самое. И я не могу отказать аль-Рунишу. В конце концов, никому хуже не станет, если…
— Если появится еще одна ядерная держава, — усмехнулся я. — Мало ядерных боеголовок разбросано по Европе, Китаю, Америке, так мы еще будем арабские страны снабжать. И ничего страшного, зато вернемся на родину!
Я почувствовал, что внутри у меня вскипает злость на Юрку, злость, смешанная с каким-то горьким сочувствием. А Королев словно ощутил мою жалость к нему. Он пересел ко мне на тахту и, заглядывая мне в глаза, тихо заговорил, словно опасаясь подслушивающей аппаратуры.
— Ты же ничего не знаешь, Володя. Ни-че-го! Так получилось, что меня взяли, когда я шел в сопровождении колонны нашего транспорта, что должна была прибыть в Кандагар. Самая обыкновенная, самая банальная история… Перебежчик… — брезгливо протянул он. — Нас накрыли в ущелье, и хоть сверху вертолеты прикрывали, от нашей колонны в момент ничего не осталось! Меня отбросило взрывной волной на камни. Потерял сознание. Последнее, что помню: вся автоколонна в огне. А на месте грузовика, в котором сидел в кабине рядом с шофером, — огромная черная воронка. Это чудо, что остался жив! В грузовике были «коробочки с сиропом» и несколько «ящиков с огурцами». Не мне тебе объяснять, что «ящики с огурцами» это снаряды для танков. Не знаю, каким чудом остался жив! И вот — плен. Потом появились сердобольные американцы… У меня оказался выбор: быть расстрелянным, или принять ислам и сражаться против своих же, или стать почетным диссидентом. — Юрка невесело усмехнулся. — Диссидент — это сейчас звучит гордо, не так ли? Академик Сахаров чуть ли не управляет страной, а я почти такой же борец против тоталитаризма, — снова усмехнулся Юрка.
— «Борец», — передразнил его я. — И чем же ты занимался? Я слышал, живешь теперь в Лондоне, или нет? После Лондона ты переехал в Нью-Йорк? У меня такие последние были сведения о тебе.
— Да, в Нью-Йорке, — вздохнул он. — Знаешь, Володя, мне ночное небо Нью-Йорка напоминает Афганистан, честное слово! В Нью-Йорке небо почти такое же по ночам, как в Афгане, когда на парашютах сбрасывают осветительные бомбы. Светло, словно днем… Помню, когда меня «духи» тащили, я пару раз приходил в себя и видел над собой это неестественно яркое люминесцентное сияние осветительных бомб, ну почти как на Манхэттене, когда задерешь голову!.. А ты, Володя, ни разу не слышал моих выступлений по «Голосу Америки»? На радио «Свобода» у меня был цикл передач под общим названием «Армейские игры». Не слышал? Ни одной?
Я отрицательно покачал головой.
— И сколько же тебе платят твои новые хозяева?
— Да наверняка больше, чем тебе. Если, конечно, ты не торгуешь своей ЗГВ направо и налево, — усмехнулся Королев.
— Ну и жил бы себе припеваючи. Что тебя тянет к нам, в Россию? После путча у нас, слышал, что творится? Нищета, в управлении страной никто ни черта не понимает. Анархия — мать порядка, вот что.