— Я и хочу на волне перестройки как-то уладить свои отношения с родиной… — вздыхая, сказал Юрка.
— «Уладить отношения» — ну-ну. Сначала грязью поливаешь родину, сидя на своей радиостанции, а потом — «уладить отношения»!..
Я почувствовал, что виски застучало у меня в голове.
— Я не поливал грязью и нисколько не стыжусь за свои радиопередачи!.. Мы же все оболванены были в этом Союзе, оглуплены, словно сибирские валенки! Затюканы до мозга костей красной пропагандой!
Я прервал его:
— Пусть затюканы, но сейчас ты не разводи свою диссидентщину!
— Да никакая это не диссидентщина, а все это правда! Подлинная правда! Ну как ты не понимаешь, Володя, что все это неправильно?!
— Что неправильно?
— Мы неправильно воевали!..
— Ух ты, тебя сейчас хоть в командующие ставь, готовый командарм, прямо генералиссимус. Все-то он знает, что правильно, что неправильно!
— Володя, это была грязная война…
— Еще раз прошу, бросай пропагандистские закидоны, мне сейчас не до них. — Я резко поднялся и подошел к окну.
Был самый темный предрассветный час, но рассвет вот-вот должен был вступить в свои права.
— Никакие это не закидоны. Это правда! Сначала Брежнев: «Ура, на дворец Амина — шагом марш!» — потом всякие Андроповы, Черненки… А мы все как бараны, ну как же, ведь мы все коммунисты! «Партия сказала: „надо“, комсомол ответил: „есть!“». Ну кто нас просил? Кто нас звал штурмовать дворец Амина?
— Я его не штурмовал, — не поворачиваясь от окна, ответил я.
— Тебе повезло, ты процветаешь там в своей цивилизованной Германии, а я — «афганец»… Бывший «афганец»!..
— Пусть мне повезло, но я все равно твердо знаю, что мы — красные и наше дело правое, — резко сказал я.
— Да не красные мы, а тупые валенки! Ну кто нас звал в Афганистан? Какая еще, к черту, помощь, какой интернациональный долг?
— А если не станешь выполнять интернациональный долг, то будешь вот таким же, как Юрка Королев, предателем! — Я оторвался от окна и, подойдя к нему, стал больно тыкать пальцем в его грудь, так что он поморщился и оттолкнул мою руку.
— Я не предатель, — глухо ответил он.
— Это мы уже слышали. Это ты расскажешь в трибунале. Напрасно ты передо мной хочешь выставить себя патриотом! Ты такой же тупой, и к тому же еще и продажный валенок…
— Как ты!..
— Да, почти как я, — мне ничего не оставалось, как, сокрушенно вздохнув, согласиться. — Что делать, я хочу спокойно дослужить до пенсии, которая на носу. Может быть, перейти в Москву, в штаб… Я совсем не хочу отвечать за все то, что творится в Западной группе войск, надеюсь, меня понимаешь?
— Я тебя понимаю, а почему ты меня не хочешь понять? А еще бывший кореш по роте… Неужели не помнишь, как со второго курса в самоволку бегали к девочкам из текстильного техникума? Помнишь, ты полез по водосточной трубе и на втором этаже сорвался, а я тебя внизу подхватил. Кто знает, если бы я не поймал тебя и ты бы грохнулся спиной о землю, — может быть, ты остался бы калекой на всю жизнь или вообще тогда попрощался с жизнью.
— Да все я помню, Юрка, помню… Правильно говорят, скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А мой бывший друган из юности — и на тебе, агент ЦРУ! — невольно усмехнулся я, думая, впрочем, о себе.
— Да никакой я не агент! Ну как мне еще… креститься, божиться перед тобой?!
Я хотел сказать что-то существенное, но мгновенно забыл, увидев, что за окном уже начался рассвет, Ну, думаю, скоро утренний намаз. Не дадут поговорить. Мечеть совсем рядом, слышно этого муэдзина просто потрясающе!
— Эх, Юрка, Юрка, что мне с тобой делать, поверить, что ли? Конечно же поверю, но не во все, что ты мне тут плетешь. Еще раз спрашиваю: ты меня сдал ЦРУ?
— Еще раз отвечаю, Володя, — не я. Салим аль-Руниш дал согласие на то, чтобы Норман Плэтт со своими ребятами поговорили с тобой пару часиков. Но цэрэушные ребята решили с тобой повозиться подольше, они сказали аль-Рунишу, что ты не прибыл в назначенный срок. Вот какая история получается, — развел руками Юрка. — И теперь аль-Руниш, как я узнал вчера, а меня тоже ведь держали и никуда не выпускали, — теперь наш господин Салим отправился туда, откуда ты только что прибыл! В Афганистан, представляешь?