Грейвс внезапно овладел собой, поджал губы, сузил глаза и полез во внутренний карман за чековой книжкой. Не торопясь, без гнева, он выписал чек, оторвал его и протянул Бобби.
— А теперь отойдите! — приказал он мне.
— Все нормально? — спросил я у Бобби.
— Да, — ответил он, несколько удивленный. — Все до последнего пенни.
— Вот и хорошо, — сказал я. — А теперь поди и выведи из фургона вторую лошадь мистера Грейвса.
Глава 3
— Чего-чего? — переспросил ошарашенный Бобби.
— Чек, — мягко заметил я, — это всего лишь клочок бумаги, пока его не оплатили в банке.
— Это клевета! — снова вознегодовал мистер Грейвс.
— Это просто предусмотрительность, — возразил я.
Бобби поспешно сунул чек в карман брюк, словно боясь, что Грейвс попытается его отобрать — что было вполне оправдано, принимая во внимание, как последний был разъярен.
— Вот когда мы получим деньги по этому чеку, — сказал я Грейвсу, — можете приехать и забрать своих лошадей. Где-нибудь в четверг или в пятницу.
До тех пор Бобби будет держать их бесплатно, но если вы не заберете их до субботы, Бобби снова начнет взимать плату за корм и уход.
Бобби чуть приоткрыл рот — и решительно закрыл его. И без долгих разговоров направился к фургону. Грейвс побежал было за ним, громогласно протестуя, потом вернулся и снова набросился на меня, крича и буквально подпрыгивая на месте.
— Я позабочусь, чтобы об этом стало известно распорядителям!
— А вот это будет очень неразумно с вашей стороны, — заметил я.
— Я аннулирую чек!
— Если вы это сделаете, — спокойно ответил я, — Бобби придется занести вас в список штрафников.
Эта угроза заставила Грейвса заткнуться, словно по волшебству. Человек, занесенный в штрафной список Жокей-клуба за неуплату, с позором изгоняется со всех ипподромов. И, разумеется, его лошади тоже. Мистер Грейвс, похоже, не был готов к подобному унижению.
— Я вам этого не забуду! — злобно заверил он меня. — Вы еще пожалеете, что встали мне поперек дороги! Я об этом позабочусь!
Тем временем Бобби успел вывести из фургона другую лошадь Грейвса. Он поставил ее в денник, а конюх с шофером подняли пандус и закрыли машину.
— Поезжайте, мистер Грейвс, — сказал я. — Возвращайтесь днем и не забудьте предварительно позвонить.
Он глянул на меня исподлобья и внезапно снова сменил тактику — опять поджал губы, сузил глаза и подавил свой гнев. В первый раз, когда он, не торгуясь, подписал чек, я догадался, что он решил его аннулировать.
Похоже, он и на этот раз что-то задумал. Весь вопрос в том, что именно.
Я смотрел, как он спокойно направляется к фургону и нетерпеливо машет рукой конюху и шоферу, чтобы они садились в машину. Потом он сам неуклюже забрался в кабину вслед за ними и захлопнул дверцу.
Завелся мотор. Тяжелая машина взревела, дрогнула и медленно выехала со двора. Грейвс неподвижно смотрел вперед, словно ему надели шоры.
Я отлепился от двери денника и подошел к Бобби.
— Спасибо, — сказал он.
— Кушайте на здоровье.
Он огляделся.
— Все тихо. Пошли домой. Холодно.
— Угу, — сказал я. Мы пошли к дому, но, пройдя пару шагов, я остановился.
— В чем дело? — спросил Бобби, обернувшись ко мне.
— Грейвс, — сказал я. — Что-то он слишком быстро сдался.
— А что ему оставалось?
— Но он мог бы еще попрыгать, поругаться, поугрожать…
— Не понимаю, о чем ты беспокоишься. Он выдал нам чек, его лошади у нас… благодаря тебе.
Его лошади!
Я охнул. Мое дыхание тающими клубами пара повисло на фоне ночного неба.
— Бобби, — спросил я, — у тебя есть пустые денники?
— Да, — удивился Бобби. — В том отделении, где я держу кобыл. А что?
— Как ты думаешь, не стоит ли поставить лошадей Грейвса туда?
— Ты имеешь в виду… ты думаешь, он может вернуться?
Бобби покачал головой.
— Да нет, я его услышу. Я ведь и в первый раз его услышал — хотя, надо сказать, мне просто повезло. Мы ведь собирались в гости. Но из-за всего этого мы были так расстроены, что не пошли.
— А мог ли Грейвс знать, что вы собираетесь в гости? — спросил я.
На лице Бобби появилась тревога.
— Да… Наверно, мог. Приглашение лежит на каминной доске в гостиной.
Он заходил к нам в то воскресенье на рюмку виски. Во всяком случае, я услышу, как подъедет фургон. Этого не услышать нельзя.
— А если он остановится в три часа ночи вон на той лужайке, а лошадей выведут в резиновых башмаках, чтобы копыта не стучали?