— Вы ведь знакомы со всеми присутствующими? — спросила принцесса, и я кивнул, хотя половины их я по имени не помнил.
— Чаю? — спросила принцесса.
— Да, пожалуйста.
Та же официантка, что всегда, как обычно, с улыбкой ловко подала мне полную чашку чаю. Без молока, без сахара, с ломтиком лимона.
Принцесса наняла дизайнера, чтобы отделать свои ложи на ипподромах, и все они были одинаковы: стены, обитые бледно-персиковой тканью, кофейного цвета ковер, стеклянный обеденный стол, удобные стулья. Я заходил к принцессе обычно ближе к вечеру, и в это время стол, как и сейчас, бывал отодвинут к стене, и на нем стояли только тарелки с сандвичами и пирожными с кремом, вина и коробка сигар. Друзья принцессы обычно засиживались у нее подолгу после окончания последней скачки.
Одна из дам протянула мне тарелку с крохотными и очень аппетитными пирожными.
— Нет, спасибо, — вежливо ответил я. — Как-нибудь в другой раз.
— Кит такого не ест, — пояснила принцесса своей подруге. — Не искушайте его. Он ведь наверняка голоден.
Подруга принцессы смутилась.
— О господи! Я и не подумала… И он ведь такой высокий.
— Я вообще-то довольно много ем, — сказал я. — Но только не пирожные.
Принцесса, которая имела некоторое представление о непрестанной борьбе, которую я веду за то, чтобы мой вес не перевалил за норму, бросила на меня взгляд из-под ресниц и недоверчиво улыбнулась.
А подругу явно разобрало любопытство.
— А что же вы едите, если не едите пирожных? — поинтересовалась она.
— Омаров, к примеру, — сказал я.
— О боже!
Ее спутник критически взглянул на меня поверх своих пышных усов и крупных передних зубов.
— Поздновато вы стартовали в большой скачке, вам не кажется? — спросил он.
— Боюсь, что да.
— Я все никак не мог понять, что вы там возитесь в самом хвосте. Вы ведь едва не проиграли скачку! Знаете, как волновалась принцесса, а? И мы тоже волновались. Мы ведь все ставили на вас.
— Норт-Фейс очень норовист, Джек, — заметила принцесса. — Я ведь вам говорила. Он слишком своеволен. Иногда его бывает трудно заставить скакать.
— Работа жокея в том и состоит, чтобы заставить лошадь скакать! — в голосе Джека зазвучали воинственные нотки. — Или вы думаете иначе, а?
— Нет, — сказал я. — Я тоже так думаю.
Джек отчасти смутился. Принцесса чуть приметно улыбнулась.
— Зато потом вы его разогрели! — вмешался лорд Вонли, слышавший наш разговор. — Финиш был потрясающий! Из тех, о которых молится любой спонсор.
Запоминающийся. Будет о чем поговорить, будет что вспомнить. «А вы видели, как финишировал Норт-Фейс в скачке „Воскресного глашатая“? Великолепно, не правда ли?»
Джек надулся и отошел. Серые глаза лорда Вонли добродушно смотрели на меня с его широкого доброго лица. Он с искренним одобрением похлопал меня по плечу.
— Третий раз подряд! — сказал он. — Мы вами гордимся. Вы бы не зашли как-нибудь вечером к нам в типографию, посмотреть, как печатается газета?
— Хорошо, — сказал я, несколько удивленный. — С удовольствием.
— Мы бы напечатали фотографию, на которой вы смотрите, как печатают вашу фотографию…
«Нет, — подумал я, — это не просто добродушие. Это мышление профессионального газетчика».
Лорд Вонли получил «Глашатай» в наследство лет в пятьдесят от своего отца, одного из газетных баронов старого закала, которые пробились на сцену в тридцатых годах и принялись поставлять потрясающие новости к завтраку миллионам англичан. Вонли-старший приобрел находящийся на последнем издыхании провинциальный еженедельник и превратил его в великолепную газету, которую читают по всей стране. Он вытащил ее на Флитстрит, сделал ей имя и в нужный момент создал ежедневную версию, которая процветала по сей день, невзирая на саркастические замечания со стороны более новых соперниц.
Старик был колоритной личностью, этаким бизнесменом с пиратскими замашками. Сын его был поспокойнее. Хороший распорядитель с большими способностями к рекламе. «Глашатай», некогда бывший довольно шумной газеткой, в последние десять лет скорее тяготел к солидности.
Сразу стало заметно, что газета перешла в другие руки.
Я подумал о Хью Вонли, сыне нынешнего владельца, наследнике династии: мягкий, слабовольный молодой человек, сейчас к тому же, похоже, не в ладах с родителями. Когда «Глашатай» перейдет к нему, он превратится в нечто плоское, конфетно-карамельное — если вообще выживет.