— Сеньору Кориа двойную порцию.
Взглянув на тарелку Баттиланы, Кориа заметил:
— А этот сам себя наградил. Оно ему хоть и не нужно, а видать, нравится.
— Молодой желудок ест за двоих, — рассудил Фондевилье.
Бельверде высказался беспристрастно:
— Разве такое мороженое на улице Сан Хуан? Не сравнить!
Прощались неторопливо, сбившись кучками, уже на улице. Гусман заметил, что Баттилана куда-то пропал, вот теперь можно и забыть о нем; когда пришло время расходиться, он, не видя своего спутника, направился к улице Орноса, правда, медленным шагом: гнев его поостыл. Вскоре он услыхал за спиной задыхающийся голос Баттиланы:
— А я подумал, вы меня бросили, дон Гусман. Задержала меня у телефона одна зануда. Сами знаете этих женщин: сплошные советы и наставления. Вышел, а в ресторане ни души, но я догадался, где вас искать.
— Не говорите мне «дон», — откликнулся Гусман и подумал, что у Баттиланы все при нем: берет, английская трубка, пестрый платок вокруг шеи, ворсистая куртка, на которую он обратил внимание еще в ресторане, светло-коричневые брюки, желтые туфли; бесстрастно взглянув на него, он добавил: — Не вздумайте осуждать мой «гудзон», не то никуда не поедете.
— Ну нет, прежние машины... — одобрительно начал Баттилана.
Мотор «Гудзона» ревел, как мощный самолет, наверное, потому, что прогорел глушитель. Гусман свернул по улице генерала Ириарте, миновал мост Пуэйрредон и, оставив справа хладобойню Ла-Негра, выехал на прямую дорогу. Когда Баттилана снял берет, Гусман, несмотря на холод, опустил боковое стекло, чтобы ветер развеял запах духов. «Дамский любимчик, — подумал он. — Ну и свиньи эти бабы». Его спутник дремал с бессмысленным выражением лица, переваривая сытный завтрак, и, словно отзываясь на каждую выбоину шоссе, то вздыхал, то посвистывал, то всхрапывал. Они долго ехали, пока пригород не остался позади; наконец-то кругом было поле. На столбах или изгородях после каждого большого пролета висели вывески с названиями остановок: «Весна», «Оковы», «Потеря», «Холмы», «Лига», «Бык». Гусман подумал: «Никогда еще все это не выглядело так уныло».
Баттилана вздрогнул от собственного храпа. Окончательно проснувшись, он сказал:
— Извините, если я вел себя в ресторане по-хамски, но не выношу я эту среду.
— А что плохого в этой среде?
— Я не то чтобы очень разборчив, какое там! Но эта самодовольная тупость... Уверены, что живут в лучшем из миров.
— А их много, этих миров? — презрительно спросил Гусман.
— Есть разные миры, разные Аргентины, разные времена, которые ждут нас в будущем; куда-нибудь скоро попадем.
Не в силах следовать за Баттиланой в столь глубоких размышлениях, Гусман предпочел тему попроще:
— Знайте, есть и у нас стоящие люди.
— Не спорю. Это здорово, когда собираются все вместе. Сказать, почему я не выношу их? Они живой портрет Республики. Для них образец — правительство. Хоть помирай со скуки.
— Демократия. А вам, как не помню уж какому деятелю, нужен инка?
— Нет, историю назад не повернешь. Необходим большой скачок, крутой поворот. Хватит с нас правительства болтунов и бездельников.
— Вас вышлют.
— А я не боюсь. Вручите бразды правления политикам и специалистам других воззрений, измените общественные структуры, и появится надежда на будущее. Отдаете себе отчет?
По-прежнему не очень разбираясь в словах Баттиланы, Гусман изрек:
— Жизнь — сложная штука.
Поразмыслив, он пришел к удивительному заключению: он счастливчик. Он либо разъезжает, а это почти отдых, либо ходит с женой на Западную железную дорогу, в клуб прежнего их района, либо остается дома, с хорошей книгой, у телевизора. Друзей хоть отбавляй: парни, товарищи по клубу — среди них и Баттилана, — знакомые в новом районе, люди, еще не пустившие корней, с которыми, правда, иной раз не очень ладишь.
— С вашего разрешения, — сказал Баттилана и включил радио. Раздались звуки самбы Варгаса. Какой-то грузовик не давал им проехать; когда они наконец его обогнали, на них едва не налетел автобус. Гусман разразился бранью, которую шофер не услышал, он был уже далеко. Баттилана примирительно вступился:
— Поставьте себя на их место. Трудяги, устают.
— А я, по-вашему, кто? — взъелся Гусман.
В Монте они потеряли больше четверти часа у заправочной колонки. Некому было их обслужить. Увидев, как Баттилана зашел в домик, Гусман решил, что тот ищет заправщика; но он, оказывается, хотел умыться. Наконец какой-то старик, не расставаясь с портативным приемником, который передавал не слишком интересный футбольный матч, заполнил бак; не потрудившись даже завинтить пробку, он ушел дослушивать свой футбол.