Выбрать главу

— Не знаю я, — шмыгнул, не желая обманывать. Да я и сам толком не понимал, что случилось. — Их ударило чем-то.

— Да ну? — Сторож выцепил один кубик из моей кружки и кинул в свою.

— Честно! — воскликнул я, не желая терять сладость. — Оно само вышло, мне дышать не давали.

— То есть? — Острый взгляд серых, выцветших глаз вцепился в меня, не давая дышать.

— Сверкнуло и дым пошел, а потом — как после грозы. А ребят отбросило. И черные следы на полу. И плед дымится, — тяжело сглотнул я, сжавшись еще сильнее.

— Плед — тот самый? — указал он пальцем на серо-черный лоскуток, выбивавшейся из моего пододеяльника.

Я торопливо кивнул и быстро сдернул его с себя, стоило ему показать характерный жест.

Грубые пальцы перебирали прожженную ткань, цеплялись за мелкие отметины, перетирали их меж собой. Сторож оглядывал дырочки на просвет, внимательно принюхивался и даже попробовал на язык. После чего плед, к моему сожалению, отправился в угол комнаты. Уж лучше бы вернул — холодно.

— Семь лет, надо же. Это ж как ты их убить-то хотел? — глубокомысленно произнес он, наклоняя банку с чаем над второй чашкой.

— Я не хотел! — возмутился я от всей души.

Сторож замер, налив совсем чуть-чуть.

— Не хотел я никого убивать! — вспыхнул я негодованием. — Страшно было и дышать хотелось. Вот и… Само оно, — буркнул, сдуваясь.

— Не хотел убить и даже без ненависти… — уже констатируя, кивнул своим мыслям и еле слышно добавил: — Сильная кровь.

Чай наконец достиг кромки, вызвав чувство сухости во рту — будто кругов двадцать пробежал в летнюю жару. А потом… потом этот гад опрокинул в себя содержимое обеих чашек и с невероятным довольством наблюдал, как вытягивалось мое лицо.

— Это для бодрости варево, тебе ни к чему, — проковыляв к двери, криво ухмыльнулся он. — Устраивайся, малой.

Глава 2

Судьба по соседству

Дверь неслышно хлопнула, разделяя два поколения. Тридцать лет разницы между молодым юношей, полным надежд и энергии, и увечным стариком, который тоже когда-то верил в свою счастливую звезду и совсем не представлял себя никому не нужным калекой, сторожем на мизерном окладе. Тем не менее жизнь распорядилась именно так.

Николай Иванович Росков не родился инвалидом, наоборот — в семье мещан с восторгом и замиранием сердца выслушивали чуть поддатого (как за такое не выпить!) и благостно улыбающегося фельдшера, десятый раз повторявшего счастливой родне: «Ваш сын абсолютно здоров… и он одаренный». Отец, поговаривают, был рад чуть меньше, глушил водку и искоса поглядывал на супружницу — дар чаще всего передавался по наследству, а сам он и все его предки таковым похвастать не могли, так же как и у второй половинки. Дошло бы и до мордобоя, но тут прабабка проскрипела, что ее дед служил у князя Новгорода, и не абы кем, а дружинником. А это значит — ранг «витязь», не меньше. Могло и проклюнуться через поколения.

Не был Коля и дураком — оценки не ниже «хорошо», внимательность, отличная память открыла бы ему дорогу в любой университет. Тем более что одаренных брали куда охотнее, делая поблажки во время вступительных экзаменов.

Но кипела в крови жажда приключений, кружило голову внимание окружающих, грели душу восторженные ахи, стоило «потянуться» за родной стихией ветра и слегка похулиганить. Что-то било в грудь, требуя действий, подвигов и новых горизонтов. Николай не мог сидеть спокойно за партой, впитывая знания.

Так что восемнадцатилетие он встретил у вербовочного пункта отряда «Древичи» — самого крупного и известного в Верхнем Новгороде. Слегка пьяный, полный куража, Николай чуть ли не приплясывал, ожидая, пока ему откроет дежурный. Пункт работал круглосуточно, зазывая к себе всех, кто хотел новой жизни или бежал от старой. Главное — дар и отсутствие кровной вражды за спиной. В общем, Коля подходил — о чем ему сообщили, забрав паспорт вместе с подписанным не глядя договором.

Учебка, тренировки, отработка совместных действий, немного математики, химии, физики, десантирование за Полярный круг, посвящение. Десяток операций — для начала в периметре охранения, затем — непосредственно. Первые трупы от собственной руки, шок, таблетки из металлического пенала, адреналин, кураж. Неделя пьяного загула — и все вновь повторяется. Лычки младшего лейтенанта, собственная боевая тройка. Перелеты по всему миру, которые уже не приносят удовольствия, потому что стали работой. Пятнадцать лет выслуги, по шесть-восемь операций в год, новые погоны и пять троек подчинения, солидный счет и мысли уйти в отставку.