Князь раздраженно встряхнул головой, отметив, что, вопреки собственному желанию, продолжает думать о том, кого сам же назвал третьестепенным.
Мужчина переместился в самый темный угол комнаты и резким движением шагнул в темноту — чтобы тут же вышагнуть из занавешенной шторками темноты угла личного кабинета на вершине клановой башни. Его мысли вновь устремились к бесконечной шахматной партии, создаваемой собственными руками на просторах самой большой в мире страны. Партии, в которой фигуры не знали, что ими играют, и даже не догадывались о собственном цвете, равно как и о цвете противников. Удивительной игре, в которой по всем канонам пешка могла съесть ферзя. Только в классической партии такое событие создавалось путем сложной комбинации, а вот Черниговские действовали куда проще — ослабляя противостоящую фигуру до той степени, что ее съедал кто попроще и гораздо слабее. Слабости — это именно то, о чем клан, призванный с ними бороться в масштабах всей империи, знал лучше всех.
И если бы только их клан занимался слабостями, обеспечивая государеву безопасность от самих себя, то все было бы куда как проще… Но существовали конкурирующие структуры, от которых приходилось таиться. Было «Око Государево», подчиненное непосредственно императору, были княжеские разведки и постыдная случайность, как некогда с Зубовыми, которую кое-как удалось замять, не вызвав подозрения на себя и сохранив маршруты доставки… Тем не менее карта страны медленно окрашивалась в их цвета.
Черниговские не стремились узурпировать трон. Какая пошлость, в самом деле — потратить столько сил, чтобы воссесть на неудобное кресло, надеть тяжелую корону и бояться каждую ночь, что кто-то из наследников Рюриковичей остался жив и решится мстить. Мысли князя были чище и изящнее — получить в государстве такое число подконтрольных аристократов, против слитного голоса которых даже императору не получится возразить. Власть над самим императором будет гораздо слаще пышных регалий и звучных титулов.
Князь подошел к узкому окошку, открывавшему вид во внутренний двор Кремля. Мельком отметил, что его недавний гость уже вернулся к своей экскурсионной группе, и перевел взгляд выше, оглядывая постройки.
Поистине могучи и крепки стены древней твердыни, несокрушимой и стабильной, равно как и весь механизм власти в империи.
И не было в мире напряжения, которое могло бы их сокрушить.
Глава 1
Утро первого сентября выдалось обжигающе жарким, безоблачным и безветренным, словно и не было до того череды хмурых дней и моросящего мелкого дождя, стучавшегося в московские окна, напоминая о наступлении осени.
Ошалевшая от таких перемен природа реагировала сухой и растрескавшейся землей и где-то даже проклюнувшимися почками на серых деревьях, уже готовых было заснуть до весны. От нагретого асфальта поднимался пар вчерашних луж, наполняя виды на горизонт дрожащим маревом, а перелетные птицы, собиравшиеся было в стаи над черными кронами деревьев, тут же рассыпа́лись на небольшие группки и возвращались обратно, будто уверившись в возвращении лета.
Люди же на жаркий денек реагировали по-разному: кто, чертыхаясь, пробегал поскорее от прохлады метрополитена и тени остановок до кондиционированных офисов, а кто и с улыбкой смотрел на мир, радуясь еще одной возможности показать летние наряды и красивый загар, покуда длинные осенние плащи и куртки не обратят всех вокруг в серую, безликую толпу. Жарились в духоте пробки водители, выставив руку из окна в надежде уловить порыв ветерка, но смеялись, пробегая рядом по тротуару, дети, для которых ветер был в движении воздуха, не успевавшего расступиться у них на пути.
И, разумеется, истинно счастливыми были продавцы цветов, для которых солнечное первое сентября грозило обернуться нешуточной прибылью — спешили к парадным входам школ и университетов ученики и ученицы, студенты и студентки, забирая с собой яркие красные, белые, синие, розовые цвета праздника.
Сезонный бизнес чутко реагировал на погоду, интересуясь прогнозами синоптиков куда чаще остальных. Правда, у иных сезон кончался ровно в августе, вне зависимости от стоявших на улице температур — лицензии на уличную торговлю мелким товаром выдавались аж в феврале и стоили настолько недешево, что большинство не рисковало оплачивать дополнительный осенний месяц, который запросто мог выйти холодным и дождливым. Оттого жара была, а торговцев мороженым на университетской площади при МГУ — ни единого.