Бездомный, без гроша в кармане, он не владел английским и едва умел читать, а потому очень обрадовался, когда домовладелец-еврей предложил ему должность уборщика в многоквартирных домах на 56-ой улице, в районе, известном как Адская кухня. Нам разрешили жить в подвале одной из квартир. Первое пристанище в земле обетованной, и именно там мой разум впервые покинул кокон. Мне помнится, что квартира была как-то отгорожена от остального подвала. Рядом с большим и глубоким умывальником, который долгое время служил нам ванной, стояла дровяная печь. Раздобыв наконец-то оцинкованную ванну, мы установили ее в гостиной, ведрами натаскали горячей воды и устроили настоящий праздник. Окон в моей комнате не было, но стены, как и полагается подземелью, не просыхали. Иногда в другие части подвала забредали алкоголики и бродяги, они спасались от холода и спали, укрывшись газетами.
Не зря тот район называли Адской кухней. Там и правда был самый настоящий ад. Расположенный на западе Манхеттена, он был застроен домами без лифтов; этот Нью-Йорк остался в старых фильмах, где от многоквартирных зданий из коричневого кирпича столбом поднимается дым, а на углу улицы курят рабочие и участники преступных банд. Самый криминальный район страны, суровая школа жизни, где мне преподали важный урок: живи и не мешай жить другим.
Мы постоянно хотели есть. Родители были помолвлены еще до своего рождения и совсем не ладили друг с другом. Я был маленьким, но активным ребенком, которому на месте не сиделось. Я даже плакал с венгерским акцентом. На улицу нас с сестрой не выпускали – из-за «бродяг» там было небезопасно. Свежим воздухом мы дышали, сидя на верхней ступеньке нашего подвала, на уровне тротуара. Но когда мама уходила готовить ужин, я мчался навстречу приключениям. Приезжим я себя никогда не ощущал. Я был американцем. О том, что я еврей, мне, конечно, рассказали, но о том, что я румын или венгр – нет. Дети всегда понимают друг друга, и языковой барьер им не помеха. Я плохо говорил по-английски, жестикулировал и обходился небольшим количеством слов, но в конце концов нашел свое место.
Это свойственно всем детям. Они не видят расовых или религиозных различий со сверстниками и редко обижаются из-за своего положения, пока кто-нибудь не укажет им на него, ведь другой жизни они и не знают. Еще важнее то, что чувство единения, радости, свободы и независимости заменяет им стремление обладать материальными благами и возможностями, о существовании которых в силу возраста они еще даже не подозревают. И это состояние души нам следует сохранять до конца наших дней.
По большей части в Адской кухне селились выходцы из Италии и Ирландии, а их отпрыски, похоже, считали своим долгом колотить друг друга и играть в кости на тротуарах. Я был что-то вроде талисмана для обеих сторон. В те времена не было ни телевизоров, ни компьютерных игр или мобильных телефонов, и мы развлекались тем, что болтались на крыльце в поисках неприятностей.
В округе постоянно вспыхивали потасовки, и преступность казалась нормой жизни. Мой криминальный опыт ограничился кражей картошки из продуктового магазина и ролью дозорного, пока приятели занимались чем-то сомнительным. Если стайка ребят преклоняла на тротуаре колени, будьте уверены, молитвами там и не пахло. Они играли в кости. Деньги кидали в общий котел, а я стерег их от грабителей и полицейских. Стоял на углу, а как только на горизонте появлялись служители правопорядка, кричал: «Бежим! Бежим!». Был у нас один полицейский-ирландец, который всегда сперва гонялся за детьми, и только потом возвращался, чтобы забрать себе их деньги. Я быстро смекнул, что мы оба можем остаться в выигрыше, ведь пока он не вернулся, никто не мешает мне положить несколько монет к себе в карман. Но я всегда что-нибудь ему оставлял. Можете считать это справедливостью пятилетнего мальчишки.
Я не думал, хорошо это или плохо, просто жил одним днем. Но жил своим умом. Рано или поздно наступает момент, когда можно рассчитывать только на себя. Как-то раз я увидел на 8-ой авеню мальчишек-газетчиков и тоже решил немного подзаработать. Забрал из подвала пачки старых газет и зашагал по улице с громким криком: «ГАЗЕТЫ! ПОКУПАЙТЕ ГАЗЕТЫ!» Я продавал их по два цента и все шло неплохо, пока один господин не взглянул на дату. Как только он понял, что «свежая газета» совсем не свежая, он отвел меня к отцу, который сперва хорошенько отругал своего горе-коммерсанта, а потом спросил: