Тем не менее, грех не воспользоваться таким роялем из кустов.
Сделав глоток и почувствовав, как тошнота понемногу отступает, я кинула вслед небольшой леденец — пусть поможет хоть немного, разве я о многом прошу — и, немного подумав, протянула еще одну конфету соседу со словами:
— Тебе можно есть сладкое? — потому что мне, например, нельзя с тем количеством, которое я потребляю последний месяц. Если так продолжится, то мне точно светит диабет, и это в лучшем случае. На это мой собеседник лишь молча принял угощение, но не решился открыть. Скосив на него взгляд, я не могла удержаться от вопроса: — Что-то случилось?
Тот лишь помотал головой.
— Ну, смотри, дело твое, — в конце концов, я тут не воспитатель, не преподаватель и не Всевышний, чтоб решать чужие проблемы, навязываясь кому-то еще — со своим бы ворохом разобраться. Радовало, что хотя бы основная проблема отступила пока — организм уже не грозился выпилить себя за счет давления, прочистив голову заодно. Блин, а если это уже зависимость от сахара, и отпустило меня по этой причине…
— В-вы, — ого, притормозите-ка, у нас тут развитие персонажа пошло, — пришли сюда как волонтер, да?
— Можно и так сказать, — кивнула я без лишних утверждений. Не расписывать же ребенку, что ты тот самый третий лишний, от которого один избавиться хочет, — слава богам, что фигурально, — а другой стремится держать поближе в качестве щита. — Ты из того же класса, в котором сейчас лекция?
Тишина явно намекает, что да, иначе бы я уже давно услышала отрицательный ответ.
— Не боись, загонять обратно тебя не буду, хотя вам не помешало бы послушать материал, — для убедительности пожала плечами. — В конце концов, даже если вы дети, то уже можете самостоятельно расставлять приоритеты насчет того, что вы хотите или насколько вам что-либо нужно.
— Серьезно? — недоверчиво переспросил он.
— Абсолютно. Когда я была примерно твоего возраста, то успела наслушаться по поводу того, что мне можно и что нельзя. И не сказать, чтобы потом мне сильно помогло это в жизни — пришлось еще учиться отстаивать свое мнение, которое раньше только навязывалось другими. «Ты должен делать это», «обязан слушать того» — а, по итогу, просто делали тебя удобным, а не самостоятельным, — сейчас научим, блин, хорошему, но ничего не могу поделать. Я бы хотела научиться протестовать вот так раньше, а не осознавать все к приближающемуся двадцатишестилетнему возрасту.
А вот у собеседника аж глаза загорелись от радости.
— Сестренка и правда понимает, — улыбнулся он, после чего нахмурился и спросил: — Но почему ты тогда здесь, а не вместе с остальными, если пришла?
А, ой, теперь внимание точно на мне. Неловко получается.
— Неуютно себя чувствую в больших компаниях, — особенно детей, особенно с таким пре-сеттингом у взрослых, ага. Вслух это говорить точно не стоит. — Я никогда не против помочь в таких делах, но иметь дело с большим количеством людей всегда очень проблемно.
— Ощущение, что за тобой все наблюдают и осуждают?
— Значит, ты тоже из таких? — ответила я вопросом на вопрос. Какая ирония в духе «встретились как-то два тревожника». Тем временем, мальчик снова вздоргнул, но взгляда не отвел на этот раз. — Да, «сестренка и правда понимает», — пошутила я — надеюсь, это не звучит как издевка. — Но вместе с этим сестренка учится, время от времени подставляясь под такие ситуации, а потом каждый раз для себя открывает — большинству людей все равно на тебя, если ты им не знаком, и верит твоему поведению, если ты часто с ними видишься. То есть, смотри, — пустилась я в объяснения, уже полностью развернувшись к нему, для удобства подогнув ногу, — если так смотреть, каждый человек в большей или меньшей степени сосредоточен именно на себе. Скорее, он будет переживать о своем впечатлении на других, чем думать больше, чем пять секунд, о том, кто буквально промелькнул мимо него и все. С теми же, кто общается с ним на постоянной основе, он больше воспринимает ситуацию как «что я чувствую во время нахождения рядом», чем фокусируя внимание на его действиях. Другими словами — что бы ты не делал, ты вряд ли будешь влиять на их впечатления, если только это не что-то глобальное. Еще по-другому — стоит раскрыться, и про тебя уже составят впечатление, которое останется в большинстве случаев неизменным, после которого ты можешь общаться едва ли не как угодно — другие уже будут воспринимать тебя в заданном ключе, не обращая внимание на детали. Понимаешь, к чему я веду? — ну точно сейчас накосячу, вот пить дать. И сама провалюсь как преподаватель в моральном ключе, и еще усугублю кому-то комплексы до крайностей…
— Кажется, да, — прервал мой поток мыслей ответ. — То есть, если меня видят отчужденным, то и не будут подходить или обращать внимание, а если я начну общаться ближе, то запомнят только первое ощущение?
Захотелось разрыдаться от облегчения.
— Где-то так это и работает. Каждый все равно имеет свои взгляды, поэтому никогда не получится угодить всем. Просто поступай так, как тебе комфортнее — возьму для примера еще свое преподавание, хорошо? — дождавшись кивка, я продолжила. — Я могла взять строгий образ и не спускать со студентов глаз, постоянно кошмаря их во время занятий. Можно было просто избегать их, обходясь домашними заданиями и оставляя их самим себе. Но я хотела, чтобы для них и меня это не ощущалось напряженно, поэтому, когда выдался подходящий момент, я показала им, что понимаю, в какой ситуации те находятся, и что со мной можно не переживать, потому что мы ничем друг от друга особо не отличаемся. Сейчас у нас со студентами спокойные отношения, они не боятся со мной поговорить, а во время занятий веселая атмосфера, где можно и учиться, и на что-то отвлечься без проблем, — выдохнула я с внутренним удовлетворением, размышляя над сказанным, пока не поймала подозрительно восторженный взгляд и последовавшее:
— Сестренка, скажи еще раз, где конкретно ты преподаешь?
Я рассмеялась.
— Сестренка учит китайскому в Стэллиском университете, поэтому в основном у меня учатся уже студенты-языковеды или те, кто согласился минимум половиной группы на факультатив.
— Тогда я хочу попасть на курсы к сестренке, когда вырасту! — мамочки, а искры-то из глаз какие! Конечно, приятно иногда для кого-то побывать мотивацией, особенно когда ты сам — ходячее немотивированное существо. Поддавшись импульсу, я слегка взъерошила его волосы, говоря:
— Тогда тебе нужно или любить языки, или в самом начале убеждать свою группу выбрать именно китайский, чтобы ты смог учиться у меня. Уверен, что хочешь этого?
— Да, хочу! — кивнул он, после чего замялся, на что я аж забеспокоилась — что уже успело случиться? — Понимаю, что сестренка сказала мне не беспокоиться, но мне бы хотелось вернуться в класс, и я все еще переживаю насчет реакции других. Можешь зайти вместе со мной?
— Конечно, — сначала хотелось ответить «без проблем», а потом я поняла, что проблемы будут. Еще какие. Для моих нервов — со стопроцентным гарантом. Тем не менее, протянув мальчику руку, я дождалась, пока тот за нее возьмется, и, слегла сжав, направилась с ним обратно к группе.
***
— Я уже думала, ты захотела меня кинуть, тебя слишком долго не бы… — с порога поймала меня Роза, на что я чуть не откинулась от испуга. Раз она стоит уже тут, значит, общая часть закончилась, и… мать моя, меня что, специально тут караулили? А мальчик только озадаченно переводил взгляд между нами в это время, явно гадая, что тут вообще происходит. Заметив его, девушка тут же осеклась, после чего наклонилась к нему и сказала: — Прости, не сразу тебя заметила. Скажешь мне, как тебя зовут?
Я тут же почувствовала, как мою руку сдавило, пока он с небольшим заиканием ответил ей:
— Д-джек, Джек Вайлдбрин.
— А меня зовут Роза, будем знакомы, — протянула она в ответ, предлагая рукопожатие. Джек только удивленно моргнул, нерешительно ответил на жест свободной рукой, после чего взглянул на меня и уже более уверенным голосом заговорил:
— Кстати, сестренка, ты так и не сказала свое имя тогда. Как мне тебя искать, когда я буду поступать в университет к тебе?