А София Юстина, словно наслаждаясь новым впечатлением, которое она, вне всякого сомнения, производила на варвара, гордо стояла перед ним, разделив свой вес на обе восхитительные обнаженные ноги; правая рука как будто небрежно лежала на бедре, а левая поправляла выбившиеся из-под княжеской диадемы роскошные волосы. Она держалась перед Круном настолько естественно, насколько позволяли ее природные данные и утонченное воспитание; она знала, что в ее поведении нет ничего безвкусного, способного вызвать у мужчины раздражение и неприязнь (а изумление и неприязнь, как известно, разные вещи); она знала, сколь грациозна, обольстительна и убедительна в этот момент -- и она, конечно же, не сомневалась, что суровый Крун сначала мужчина, а потом уж варвар!
Вдруг в уголках ее рта взыграла улыбка, и она сказала:
-- Почему бы нам с вами не прогуляться по Форуму, ваша светлость? Мне кажется, нам не найти лучшего времени для откровенного разговора.
Точно пробудившись от сна, Крун встряхнул вороной гривой. О, лишь боги знают, как хотелось ему эту женщину! Жизнь прожил он однолюбом; после смерти Хельги, матери его детей, он не знал женщин; дела ратные и государственные занимали его без остатка. Герцог Нарбоннский сам не бегал за юбками и другим не очень позволял; так, три года тому назад, когда выяснилось, что одна из его служанок тяжела от Варга, герцог приказал бить сына батогами до потери сознания, а несчастную юницу после рождения ребенка отдать жрецам на перевоспитание... И вот теперь горячая волна поднималась по его все еще крепкому телу, он чувствовал, как потеет от стыда, волнения и неодолимого желания. Он слышал, что она ему предложила, но не знал, как ответить и нужно ли отвечать вообще; голос из подсознания подсказывал: "Беги отсюда без оглядки, беги, или ты пропал!". А другой внутренний голос твердил ему: "Ты будешь последним глупцом, Крун, если сейчас убежишь. Более того, ты будешь жалким трусом, герцог. Ты себе этого никогда не простишь...".
-- Я вижу, вы не против прогуляться со мной, -- сказала София Юстина и, внезапно прильнув к его уху, с придыханием прошептала: -- Ваша светлость, ради Творца и всех великих аватаров, не смотрите на меня так! Ваш взгляд способен смутить добропорядочную женщину; наше счастье, что здесь нет моего мужа, иначе б он приревновал меня к вам! Но здесь есть ваш сын...
Сын!.. Крун с ужасом вспомнил, что Варг стоит рядом, в каких-то десяти шагах и, конечно же, видит своего отца и то, что с ним творится! Герцог краем глаза поймал фигуру Варга. Сын стоял к нему вполоборота, о чем-то беседуя с Эмилием Даласином. В какой-то миг глаза отца и сына встретились. Крун ожидал увидеть во взгляде сына осуждение -- а увидел некое странное выражение торжества и злорадства. Впрочем, это впечатление могло оказаться ошибочным, так как Варг быстро отвернулся и с видимым увлечением принялся что-то возражать кесаревичу Эмилию. Злость на непокорного сына взыграла в душе нарбоннского герцога; он вспомнил, что вовсе не обязан ни в чем отчитываться перед мальчишкой -- так первый, предостерегающий, внутренний голос сорвался на тоскливый хрип и вскоре затих, а второй, побуждающий, напротив, воплотился в слова:
-- Да, вы правы, княгиня. Покажите мне Форум.
* * *
Площадь Форума тянется в длину с юга на север от Патрисиария до Народного Дома более чем на герму, а общая ширина Форума от проспекта Фортуната до канала Эридан составляет почти восемьсот мер. Но на самом деле Форум состоит из множества небольших площадей, парков и скверов, павильонов, где для проведения публичных дискуссий, митингов и прочих политических мероприятий созданы благоприятные условия. Фракции политически активных аморийцев собираются на "своей" территории, вокруг монументов "своим" вождям -- а всего на Форуме более тысячи статуй -- и распространяют, устно и письменно, "истинную", то есть фракционную, точку зрения. Нередко словесные баталии перерастают в драки; в прошлом не раз бывали случаи, когда победители сбрасывали побежденных в канал Эридан. Поэтому на Форуме и, особенно, в западной его части, у Набережной, постоянно дежурят стражи порядка; впрочем, случаи купания все-таки время от времени повторяются.
Герцог Крун Нарбоннский и княгиня София Юстина шли по аллеям мимо изящных статуй и аккуратно подстриженных деревьев; навстречу им попадались люди, по-разному одетые и похожие друг на друга лишь в одном: почти всякий, встречавшийся им на пути, приветствовал Софию Юстину, а затем, когда она и ее спутник проходили мимо, еще долго смотрел вслед -- кто с восхищением, кто с изумлением, а кто и с порицанием. Этим людям вскоре приходилось удивляться снова, потому что на расстоянии примерно пятнадцати-двадцати шагов от первой удивительной пары шествовала вторая, не менее странная; все без исключения аморийцы низко кланялись отпрыску священного Дома Фортунатов, в душе недоумевая, какая причина побудила Его Высочество кесаревича Эмилия Даласина проводить досуг в компании суроволицого северного варвара.
А Крун и София как будто не замечали ничего вокруг -- они оживленно беседовали, вернее, большей частью говорила София, а Крун внимал ей, лишь иногда вставляя резкие реплики. София рассказывала ему о себе, о своем отце, о семье, о призвании Юстинов; Круну оставалось лишь поражаться ее откровенности.
-- Юстины всегда стремились управлять, -- говорила София. -- В нашем роду насчитывается восемь консулов-правителей и четырнадцать первых министров. В общей сложности Юстины правили Империей почти пятьсот лет. Это, если хотите, наша семейная традиция. Мой прадед был первым министром, мой дед тоже, затем его сменила сестра, тетка моего отца, наконец, хозяином Квиринальского дворца стал мой отец. Ему уже пятьдесят семь, и он достаточно правил. Когда мне исполнится тридцать лет, он уступит мне пост первого министра.
-- Вы в этом так уверены?
София Юстина усмехнулась.
-- Уступит, разумеется. Уже сейчас я фактически замещаю его, как вы, наверное, сами поняли. В Сенате Юстины владеют твердым большинством, а плебейские делегаты тоже поддержат меня, если у правительства в ближайшие три года не будет особых неприятностей.
-- А император?
-- А что император?! Божественный владыка стоит столь высоко над нами, что великий грех для подданных обременять его политической рутиной. Его Величество приводит правительство к присяге; тем самым оно получает божественное благословение на власть...
"Удивительная страна, -- думал Крун, слушая Софию, -- где женщина в тридцать лет может стать первым министром, где старик, почитаемый за земного бога, покорно подписывает эдикты и произносит заученные речи и где люди считают все это само собой разумеющимся, -- вот такая удивительная страна правит Обитаемым Миром!".
-- Скажите, -- спросил он, -- а зачем вам власть?
София Юстина пожала плечами.
-- Я могла бы изречь много красивых слов о моем долге перед Отечеством, и прочая, и прочая, и прочая... Вы бы мне не поверили. Хочу быть с вами откровенной до конца, герцог. Я честолюбива, и в этом весь секрет.
Герцог насупился: он не жаждал такой правды. Новый облик княгини Софии, который он уже успел себе нарисовать, требовал чего-то возвышенного, великого, некой грандиозной цели, оправдывающей стремление к высшей власти. А действительность оказалась прозаичной до отвращения: Софии Юстине власть нужна была ради самой власти.
-- А я не честолюбив, -- пробурчал он. -- Если бы мой сын был готов принять бразды правления, я бы отошел от дел.