Я застыла в ее руках, в ее обернувшем меня теле. Она просто держала меня, склонившись головой ко мне, и ее тело прикрыло меня от воды, мне стало холоднее, хотя она была как жар на моей мокрой коже. Я плакала, а Черри меня держала.
Вслух я не рыдала. Только медленно текли слезы, пока Черри обнимала меня, и я ей не мешала. Наконец слезы кончились, и остались только вода, да тепло, да ощущение тела Черри. Есть в соприкосновении тел уют, который куда шире секса. Я высвободилась, и она отодвинулась. Я встала и отключила воду вдруг наступила полная тишина. Можно было ощутить давление ночи на улице. Даже не глядя в окно, я знала, что ночь движется к концу; часа два пополуночи, если не три. Через несколько часов наступит рассвет. Я должна знать, почему Жан-Клод в тюрьме. Все остальное может подождать. В городе появились враги, и я должна знать, кто они и чего хотят. После этого можно будет подумать о том, что сейчас случилось, но потом, потом. Умение уходить от неприятных мыслей - одно из лучших моих качеств.
Черри протянула мне полотенце и себе взяла другое. Я обернула волосы и взяла себе второе для тела. Мы молча вытерлись, не глядя друг на друга. Это не протокол для душевой; девчонки так же готовы об этом трепаться, как парни. Я просто не хотела говорить о том, что было. Не сейчас.
Обернувшись большим полотенцем, я спросила:
- Почему Жан-Клод в тюрьме?
- За убийство тебя, - ответила она.
Я вытаращила глаза, а когда обрела дар речи, сказала:
- Повтори, пожалуйста, еще раз. Помедленнее.
- Кто-то сделал снимок, как Жан-Клод выносит тебя из клуба. Ты была вся в крови, Анита. И он был залит твоей кровью. - Она пожала плечами и вытерла на длинной ноге пятно, которое пропустила.
- Но я же жива, - сказала я, и это прозвучало почти глупо.
- А как ты объяснишь, что за несколько дней залечила раны, от которых тебе полагалось бы умереть?
Она выпрямилась и закинула полотенце на плечо, не потрудившись прикрыть хотя бы дюйм своего тела.
- Я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме за то, чего не делал, - сказала я.
- Если ты сегодня туда пойдешь, полицейские захотят узнать, как это ты вылечилась. И что ты им скажешь?
Она смотрела прямо на меня, так прямо, что мне хотелось поежиться.
- Ты говоришь со мной как с ликантропом, который скрывает свою суть. Я не оборотень, Черри.
Она опустила глаза, чтобы не смотреть в мои. Вот точно так они переглянулись там, в комнате, когда я очнулась. Я взяла ее за подбородок (для этого пришлось поднять руку повыше).
- Так. Чего вы мне не сказали?
Из-за двери прозвучал мужской голос:
- Прошу прощения, мог бы я войти и помыться?
Это был Мика. Я думала бежать без оглядки, как только еще раз его увижу, но что-то в глазах Черри заставило меня остановиться. Страх. И еще что-то, чего я до конца не поняла.
- Одну минуту! - крикнула я. И обратилась к Черри: - Черри, расскажи. Что бы оно ни было, скажи мне.
Она затрясла головой. Боится, но чего?
- Ты меня боишься? - Я не смогла скрыть удивления.
Она кивнула и снова опустила глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом.
- Я никому из вас не причиню вреда. Никогда.
- Но за такое можешь, - прошептала она.
Я схватила ее за руку:
- А ну-ка, рассказывай.
Она открыла рот, закрыла и повернулась к двери за миг до того, как вошел Мика Каллахан, будто она услышала его раньше, чем я. Он был по-прежнему гол. Я думала, что смущусь, но нет. Как-то я предчувствовала, что мне не понравится, если я узнаю, что скрывает от меня Черри.
Мика уже причесался. Да, курчавые, а не волнистые. Кудри тугие, но не мелкие. Цвет - оттенок темно-темно-каштанового, почти черного, какой бывает у тех, кто в детстве блондин, а потом темнеет. Кудри спадали чуть ниже плеч, и я, проследив за ними, остановилась взглядом на груди. И быстро подняла глаза, чтобы вернуться к лицу. Глаза в глаза - вот в чем дело. Я начала смущаться.
- Я тебе сказала, что через минуту выйду.
Голос мой прозвучал сердито, и я была рада этому.
А то, что при этом я прижимала к телу полотенце - так это случайное совпадение.
- Я слышал, - ответил он безразличным голосом и с безразличным лицом. Не настолько пустым, насколько бывает у вампиров - они здесь чемпионы. Но он пытался.
- Тогда подожди за дверью, пока мы кончим.
- Черри тебя боится, - сказал он.
Я мрачно посмотрела на него, потом на нее:
- Боже мой, почему?
Черри посмотрела на него, и он слегка кивнул. Она отодвинулась от меня к двери. Из душевой не вышла, но отошла от меня как можно дальше.
- Что за чертовщина тут творится? - спросила я.
Мика стоял от меня футах в четырех - близко, но не слишком. Теперь лучше были видны его глаза, и они были ну очень человеческими. Сразу было заметно, что они не шли к этому лицу.
- Она боится, что ты убьешь гонца с дурными вестями, - сказал он тихим голосом.
- Слушай, надоели мне эти танцы вокруг да около.
Выкладывай.
Он кивнул и поморщился, как от боли.
- Кажется, врачи думают, что ты заразилась ликантропией.
Я покачала головой:
- Змеиная ликантропия истинной ликантропией не является. Змеелюди либо заколдованы ведьмой, либо наследуют это свойство, как лебедины. - Это напомнило мне о женщинах, прикованных в комнате мечей. - Кстати, что случилось с этими лебединками, когда мы ушли?
Мика недоуменно нахмурился:
- Не знаю, о чем ты говоришь.
Натэниел вошел в душ без предупреждения. Я в своем полотенце начинала ощущать себя одетой слишком официально.
- Мы их спасли.
- Предводитель змей передумал, когда я его ранила?
- Он передумал, когда Сильвия и Джемиль едва его не убили.
Ага.
- Так что с ними все в порядке?
Он кивнул, но глаза его были серьезны и сочувственны, как у человека, который вот сейчас скажет горестную весть.
- Так, и ты туда же. Змеелюдством я не могла заразиться, такого не бывает.
- Грегори - не змеечеловек, - сказал он голосом таким же сочувственным, как его глаза.
Я заморгала:
- Ты о чем?
Натэниел сунулся дальше в душевую, но Черри поймала его за руку и остановила у дверей - чтобы смыться быстро, если что. За ними в дверях появился Зейн. Все тот же, шести с лишним футов ростом, очень тощий, но мускулистый парень, которого я впервые увидела, когда он громил приемный покой больницы. Но волосы он перекрасил в радужный бледно-зеленый цвет, обрезал коротко и слепил острыми чешуйками. А то, что он был полностью одет, показалось мне странным. Конечно, дело тут в Зейновом понятии о повседневной одежде - кожаные штаны и куртка на голое тело.