Почему жизнь так ко мне не справедлива, почему я не могу быть счастлив? Бедный мой мальчик, что я теперь буду делать с ним? Поэтому он пытался уйти, потому же ведёт себя так, словно страсть ему чужда.
— Вам дурно, Гийом?!
— Нет-нет, Анри, всё хорошо, я …
— Вы ужасно бледны! – всплеснул руками юноша, — Я и так вас сильно задержал. Продолжим завтра, друг мой!
— Благодарю вас, Ваша Светлость.
Поклонившись, покидаю гостиную, и наконец, оказываюсь на свежем воздухе. Но я не пойду наверх к себе, хотя знаю, что Том ждёт меня, ведь я пообещал вернуться скорее. И вряд ли он уснул после того, что недавно произошло. Но мои мысли не готовы охватить всё, и потому я направляюсь к реке, чтобы под звёздным небом рассказать ей о своей боли, с которой самому справится не смогу.
http://i072.radikal.ru/1111/ac/16f43f345d0d.jpg
Холодно. Вода серебрится в свете луны, отбрасывая блики на листья ив, что растут вдоль берега, свесив свои ветви к воде. Бессильно опускаюсь на траву и закрываю глаза. Зачем мне звёзды и бархатное ночное небо, когда нет его рядом, и мой мир, такой сказочный и счастливый, рассыпается на мелкие, острые кусочки? Я хотел привести его в это место сегодня, чтобы, наконец, отдать ему всего себя. Несомненно, тело – это так мало в сравнении с душой, которая растворилась в нём и его пении, его игре, но всё же, я мечтал принадлежать ему до конца. Потому что лишь ему одному возможно доверять и позволить вести себя, словно не он лишён зрения, а я. Вести во всём, ибо за последние дни мне стало казаться. Что он и есть мои глаза. Однако иллюзия рассеялась. Иллюзия, созданная мной самим. Как горько понимать, что в этой обоюдной лжи мы оба хотели одного лишь – оставаться вместе. Для того скрывали и приукрашали, надеялись и безоговорочно верили, пока сами говорили неправду.
Из того, что я услышал, стало очевидно, что де Тресси сделал Тому недвусмысленное предложение, а тот… Мне так страшно об этом думать, но ещё больнее было услышать гневные ругательства, которые этот неудовлетворённый, похотливый кабан произнёс. Том, бедный мой. Он не мерзость, и не… хотя, что я знаю, когда не знал даже об этом? И когда же он собирался мне об этом рассказать? Теперь его слова, сказанные таким холодным и спокойным тоном, звучат в ушах, убивая с каждой минутой: «Не думаю, Ваша Светлость, что вы пожелаете провести со мной ночь, если узнаете, что у меня врождённый люэс*. Я слеп от рождения, моя мать была блудницей и скончалась от этой хвори. Если вам угодно, я мог бы с вами поделиться». Последние слова прозвучали почти игриво, а я стоял и надеялся, что всё это мне мерещится. Не прошло и мгновения, как де Тресси громко сплюнул, выругавшись, и пошёл прочь, не прекращая сыпать тихие проклятия в сторону таких, как… Том. Его слова рвали моё сердце, но сказанное самим Томом стало смертельным. Потому что я люблю его. Уже люблю. Об этой ужасной болезни я знаю только то, что она неизлечима, а с виду Том совершенно здоров, если это не какая-нибудь скрытая разновидность. Не может быть…
Но что же я не хочу понять очевидного? Вся его скромность и нерешительность – теперь это ясно – происходит из этого. Не бывает так, чтобы живя вместе, делясь самым сокровенным, признаваясь в обожании, двое не предавались плотской любви. Природа требует своего, а Тома, как будто, и не человек. И теперь, так опрометчиво дав обещание его не оставлять, как буду исполнять? Прийти и спросить его об этом, тем самым сделав ещё больнее? Признаться, что подслушал? И когда он скажет «да», развернуться и уйти? Или заключить в объятия и сказать, что… Что ему сказать? О, луна, река, небо, хоть кто-нибудь, скажите мне!
Том, я люблю тебя, но ты не оставляешь мне выбора. Не сможем, ни я, ни ты. Уйти, оставив тебя одного, предать доверие, которое ты обратил ко мне, я не смогу. С тобой все краски вновь ожили, что ни пейзаж, что ни цветок, я вижу всё другим. Ах, если бы ты мог это всё видеть! Как я смогу забыть твоих прикосновений шёлк, и сладость уст твоих? Как буду мучиться ночами, вспоминая, как ты дарил любовь мне, а не тело? Ласка твоя меня связала, приковала сердце – ты ничего не брал взамен. Ты лишь давал, боясь во всём признаться. Сейчас бы ты был здесь, со мной, и волосы твои светились при луне. И вздохи твои частые звучали в тишине, и стоны улетали в своды неба. Растерянность твою увидеть бы ещё хоть раз, и ощутить в руках трепещущее тело, я душу дьяволу продам тотчас, пообещай он, что твоим я стану навсегда.
Тихое течение завораживает взгляд, утягивает за собой. Я и не чувствую, насколько холодна вода, которая окутывает, впитываясь в одежду. Луну закрыло облако, летучая мышь пролетела над головой, филин ухает где-то в лесу, то переходя на плач, то словно шепча сожаления.
Луна – и та напоминает мне о тебе, ты — идеальной формы изваяние, но и она скрылась за облаками. Ведь я знаю, что ты там, ждёшь меня. Не для того, чтобы забыв обо всём, раствориться в темноте, а возможно, рассказать, что этого никогда не произойдёт. Но слышать я этого не хочу, и сам не знаю, как за такой короткий срок ты стал для меня дороже моей жизни.
И снова сердце вспоминает строки, что вдохновенно так ты пел вчера. Твой голос слаще звуков арфы, чьи струны так безмерно любишь ты.
Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли,
Как тот безумец, что, впадая в гнев,
В избытке сил теряет силу воли, -
Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать
Моя любовь, которой нет предела.
Так пусть же книга говорит с тобой.
Пускай она, безмолвный мой ходатай,
Идет к тебе с признаньем и мольбой
И справедливой требует расплаты.
Прочтешь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?
POV Author:
Пока Беранже, ошеломлённый услышанным, мучился на берегу реки, ища выход, но не находя ни единой здравой мысли, кроме обвинений и слов любви, одновременно обращённых к Тому, сам арфист почти не дышал, лёжа прямо на полу в их комнате, среди раскиданной по полу одежды Липкое чувство страха потихоньку отступало, но дышать было всё так же тяжело, а память подкидывала страшные воспоминания. За последние годы он привык к частому унижению, и к тому, что с ним могут поступить как угодно, но будучи полностью погружённым в любовь и её объект, он забыл об этом, а теперь ему снова пришлось пережить всё. Снова вспомнить о том, кем он был. Не свободным человеком, не безгрешным арфистом, каким знал его Гийом и боготворил, а….
Билл всё не возвращался, и Дювернуа беззвучно плакал, не понимая, что могло с ним случиться. Поскольку на ужин он не оставался, Луиза сама принесла еду, и сильно удивилась, что «черноволосый чертёнок», как она любя называла Билла, не приходил. Ведь Анри отпустил его уже давно, а куда он мог направиться, если не сюда? Тома стали мучить самые страшные подозрения. Насколько он понял, де Тресси был похотлив и бесчестен. А что, если..? Ведь не мог он пропустить мимо такого красавца, как Гийом! Но что Тома мог сделать?
***
http://i017.radikal.ru/1111/61/3d9278dc158a.jpg
Пока в окрестностях Сент-Мари в доме де Роган, кроме арфиста и Нарцисса, все спокойно спали, за сотни миль, в Версальском дворце шли приготовления к очередному осеннему балу, посвящённому проводам поры золотых листьев. В период правления Людовика XV балы и всевозможные увеселительные мероприятия были неотъемлемым составляющим дворцовой жизни, так удачно переместившейся из тесного Лувра на просторы Версаля. Театральные представления, выступления факиров, и конечно же, королевский балет под руководством Жана Бартелеми Лани, а также фейерверки, которыми неизменно заканчивались ночи празднеств – это Версаль тех дней. Около десяти лет назад был возведен Бассейн Нептуна, и рядом с ним часто проводили спектакли, поставленные по мотивам мифов Древнего Рима.