— Помочь тебе, сынок? — Том услышал голос Луизы, которая спешила к нему, — Ну что, не возвращался? – обеспокоенно спросила кухарка, принимаясь щедро лить воду. Том лишь покачал головой в ответ. – А вещи? Вещи его на месте?
Об это Дювернуа даже не подумал. А если Гийом и вправду…? Резко выпрямившись, Том поспешно накинул сорочку, и собрался вернуться в комнату, чтобы проверить вещи Беранже, но Луиза его остановила.
— Я схожу, а ты подожди меня тут. Если что, пойдём и спросим у конюхов, и у сторожа — не выходил ли он за пределы?
Кухарка поспешила наверх, а Тома остался стоять у колодца, думая о том, что если Гийом действительно ушёл, то смысла жить у него больше нет. Всю ночь он надеялся, что Билл вот-вот появится, что его задержал Анри, потом даже попытался утешить себя мыслью, что тот не хотел разбудить его и остался ночевать у Луизы и её мужа. В каком-то полубреду мерещились Тому кошмары, снова снился огонь, и снова голос, который, вне всяких сомнений, принадлежал его возлюбленному. Снова это страшное: «Том, спаси», от которого стынет кровь и сжимается сердце. И вместе с этим у него появлялось неприятное чувство, когда он понимал, что должен что-то вспомнить, но решительно ничего не находил, и когда тёмные грёзы отступали, память снова закрывалась, оставляя сердце мучиться в неизвестности.
Подумать только, вчера утром они с Гийомом разучивали сонеты и обменивались лаской, и Том был уверен, что светило солнце, ведь свет и темноту он всё ещё мог различать. Но спустя двадцать четыре часа жизнь стала казаться адом, словно сама просила с ней расстаться. Если он ушёл? Если он…
— Ты так и не притронулся к еде вчера? – тёплая ладонь Луизы, опустившаяся на плечо, вытянула из круговорота безумных мыслей.
— Я пойду его искать.
— Куда же ты пойдёшь, несчастный? Как ты будешь его искать, и где?
— Я знаю, где. Я не могу ждать.
— Храни тебя Пресвятая Дева. – перекрестив, Луиза поцеловала юношу в лоб и отпустила, вытирая фартуком слёзы. Ей отчего-то казалось, что с Биллом действительно могло случиться что-то недоброе, и если так, то она понимала, что и Тома она может больше не увидеть. Её сын сказал, что вчера ночью Беранже направился к реке и, похоже, так и не вернулся. Женщина привязалась к мальчикам за это время, и находила их отношения очень трогательными и невинными. По сути, так оно и было. Только глупец не заметил бы, как Беранже старался заботиться об арфисте и радовать его; с каким обожанием на него смотрел, как ласково к нему обращался; с каким трепетом расчёсывал и заплетал его волосы, и как заворожено слушал его игру. И точно также Дювернуа, который никогда не просил помощи, стараясь справляться со всем сам, выглядел невероятно трогательно, когда вместе с Жаком, прося того последить, чтобы их никто не увидел, на ощупь срывал георгины и мальвы для Гийома, а когда тот болел, сам носил ему еду, стирал его вещи, и при этом выглядел самым счастливым человеком на земле. Глядя вслед удаляющемуся Тому, с посохом в руке, Луиза ещё долго стояла, пока его силуэт не растворился в утреннем тумане.
http://s017.radikal.ru/i422/1111/51/b3ef4c363759.jpg
***
POV Bilclass="underline"
Пробуждение кажется болезненным, тяжесть и холод сковали тело и не дают вдохнуть, но необходимо встать и заставить себя идти назад. Уходя, ночь забрала с собой смятение, позволяя мыслить яснее.
Том. Мой любимый Том. Я никогда не оставлю тебя, что бы ни происходило. С тобой я живу, с тобой умираю, с тобой приходит умиротворение и покой. Жизнь дана для чего-то, и не для удовлетворения потребностей тела, а для развития сознания, чтобы возвышаться над животным миром, в котором царят побуждения, неуправляемые и не связанные c разумом. Решение принято, я остаюсь с тобой. Я шёл в Париж, шёл к своей мечте, но мечта внезапно рассеялась и теперь кажется призрачной и мелочной, по сравнению с тем, что я обрёл в этой богом забытой деревне.
А ведь Альетте оказался прав – тот день изменил всю мою жизнь. До сих пор я не успевал вернуться памятью в тот вечер, но сделав это, понимаю, что не приди я к горящему дому, уехав накануне с бродячими артистами в Тулузу, его бы сейчас не было в живых. Я бы спокойно продолжал свой путь, и никогда не узнал бы о том, что любовь всей своей жизни я уже потерял, тщетно ожидая её прихода в будущем. Я бы пытался искать её, обманывался прекрасными образами, грезил о невозможном, даже не догадываясь о том, что существа, способного меня любить всем сердцем, уже нет. Что я был так близко, в нескольких шагах от него, но ничего не сделал. И не зная обо всём этом, я бы не мучился. Я бы попросту не знал. А теперь… я познал, что такое всепоглощающее чувство, когда без него чувствуешь себя неполным. Понял, как бесценно то, что я имею, но несчастен более, чем когда-либо. Теперь нет мечты, есть только страх перед неизвестностью.
Том, что же ты сделал со мной? Забрал всё – цель, желания, эмоции, сердце… дав взамен любовь чистейшей пробы, как золото, но вместе с ней такую боль. Зачем? И ты ведь давал мне возможность уйти, но я её не использовал, ведь стоило вспомнить твои глаза, являвшиеся живым напоминанием о том, как можно видеть, не видя, и любить, не зная, как всё внутри, разрываясь, кричало мне: «Останови! Не дай ему уйти!» И ставшая чуждой мне, давно забытая песня, снова звучала в сердце — если я люблю, то люблю безгранично. И теперь пришло время это принять, и жить с этим, ведь исправлять что-либо слишком поздно. И я не знаю, что будет с нами, но остаюсь с тобой.
Утренний туман едва пропускает первые лучи восходящего солнца, окрасившись в шафрановый, и скрывая кроны деревьев, наполняет воздух волшебным свечением. Великолепие природы напоминает о том, насколько несовершенны мы со своим скудным воображением. Я наслаждаюсь ею, любуюсь, но в моём сердце камень, а Тома, который не видит, но только помнит, описывает мир так, будто пребывает в раю. Быть может, оно так и есть. Порой мне самому казаться начинает, что можно пожертвовать красотами этого мира, и не видеть их, только бы не видеть тех уродств, которые бывают в нём.
Туман такой густой, что не видно ничего на расстоянии нескольких шагов. Иду, почти наугад, пытаясь не сходить с тропинки, но хотя бы что-то вижу, и знаю, что через час он рассеется. Я ощущаю неуверенность, и каждый шорох настораживает, и кажется, что вот-вот выпрыгнет волк или медведь, или разбойник. Кусты и деревья размытыми силуэтами появляются и исчезают, а Том всегда идёт наугад, всегда не видит, и ничего не ждёт. Ни ясного солнца, ни ночи. Для него они – одно. Мне холодно, я и сам не помню, почему одежда на мне промокла. Нужно почистить всё, ведь это вечерний наряд , подаренный графом, и вероятно, сегодня придётся ещё раз в нём выступать. Мысли о де Тресси возвращаются, а вместе с ними и страх, и безысходность настоящего. В глухой тишине туманной стук собственного сердца становится громче, когда в нескольких шагах от меня, из беспроглядности опустившегося на землю облака возникает силуэт. Его очертания во всём этом свечении и размытости напоминают евангельские рассказы о том, как ангелы нисходят с небес. Затаив дыхание, пытаюсь рассмотреть лицо, узнать о чувствах, наполняющих его обладателя. Резко делаю шаг в сторону, сам не зная зачем. Но легко ли спрятаться от слепого?
http://s017.radikal.ru/i426/1111/7f/c60aa500f6f0.jpg
— Гийом?
Молчу. Не выдам себя. Не дышу. Боюсь только, моё сердцебиение ты непременно услышишь. Не поворачивайся, не протягивай руку. Я здесь. Том!
И ты слышишь. Повернувшись в мою сторону, смотришь сквозь, глядя мне прямо в глаза. Как будто видишь, и этот взгляд испепеляет сердце, разбивает лёд внутри на тысячи осколков. Лёд в сердце – такая же заразная болезнь, только калечит она не тело, а душу. Тело можно сменить, а душа останется всё той же. Никто не знает, что будет, если один из осколков вонзится в сердце того, кто так отчаянно пытался его растопить.