- Ну что с тобой? – обхватив ладонями лицо арфиста, Билл нежно коснулся его губ своими, - Сейчас ведь всё хорошо, мы вместе, мы любим… - продолжал он шептать, коротко целуя щёки и подбородок.
- И ты не уйдёшь?
- Куда? – изумился Билл – этого вопроса он почему-то не ожидал. То ли Дювернуа никогда раньше об этом не говорил, то ли… наоборот, когда-то он уже это слышал, но когда?
- Что-то не так, что-то неправильно. Разве бывает такое на самом деле? Почему это произошло? Меня уже не должно было быть, и это было бы правильно, потому что… а есть ли смысл в этом всём?
- Что ты говоришь, Тома? Сейчас же перестань!
Гийом резко притянул арфиста к себе и, обнявшись, они опустились на общее ложе, которое сами соорудили, сдвинув два топчана, и отгородив это место занавеской. Не размыкая объятий, Гийом принялся нежно сцеловывать солёные капли, которые покатились из невидящих глаз возлюбленного, подавляя внутри непонятное ощущение того, что где-то, когда-то, это с ним уже происходило. Сердце словно тисками сдавило, и Гийом бы сам расплакался, если бы ни те слова Тома, едва различимые сквозь дрожь в его голосе.
- Есть вещи, Гийом, которые понятны и очевидны. Есть вещи, которые не могут измениться просто потому, что так не бывает, и есть те, которые неизбежны. Всё, что когда-либо начинается, в итоге обретает свой конец. И ужас этого конца зависит от того, что происходило с самого начала.
Каждое слово давалось Тому с трудом, и даже при тусклом свете огарка свечи Билл мог увидеть, сколько усилий тот прилагает, чтобы сдерживаться. Отчего-то, сейчас Беранже был уверен, что арфист ненавидит свои слёзы. Его лицо вовсе не выглядело жалобным, а наоборот, казалось, будто внутри него бушует злость, и говорит он не о любви, а о чистейшей ненависти. Прерывать его было страшно, и Билл не пытался этого сделать, хотя холодные пальцы уже до боли сжимали его ладонь, которую он даже не пытался вырвать из них.
- Нет ничего вечного. Нет ничего, что ты мог бы обещать и быть уверенным в том, что выполнишь, потому что помимо Господа Бога, над человеком властвует его собственный ум, который неумолим и порой сильнее высших сил. Для него нет запретов и законов.
- Но почему ты говоришь об этом?
- Потому что нет кары страшнее, чем знать о чём-то заранее. Я был бы счастлив не понимать и не видеть, и больше всего на свете я хочу не чувствовать, но именно это зрение, которое внутри меня, позволяет мне видеть тебя. Это единственное чувство, связывающее меня с тобой, и когда оно…
- Тссс… - собравшись с силами, Гийом остановил Тома, мягко коснувшись его горячих, пересохших губ кончиком пальца, - не думай обо всём этом. Зачем оно тебе, что ты можешь знать наперёд? Никто ничего не знает, и выбрось из головы всякий вздор. Я здесь, и ты здесь, и это главное.
- Билл… - этот тяжёлый выдох заставил мурашки пробежать по телу, и снова замолчать, но Билл не убрал руку, и горячее дыхание продолжало обжигать кончики пальцев, а сам Том заговорил быстрее, - Ты видишь только то, что происходит сейчас, ты не думаешь о последствиях, ты можешь броситься в огонь, не испытывая страха за себя, ты способен жить мгновением, а я – нет. Я постоянно думаю о том, что однажды исчезнет то единственное, ради чего я хочу жить, и тогда не останется ничего, кроме полнейшей черноты, а этот момент обязательно настанет, но только неизвестно, случится ли ещё один пожар, чтобы прекратить бесполезное течение одинаково чёрных дней и ночей?
Беранже молчал, не понимая, что должен ответить Тому, на которого вдруг нашло непонятное настроение, и перебирая в мыслях всевозможные варианты того, почему арфист вдруг начал этот разговор, Билл стал побаиваться, что юноша вполне может подозревать и чувствовать то, что происходит на самом деле. То, что он так отчаянно пытается скрыть. Ощущая на себе ту дрожь, что пробегала по телу Дювернуа, Нарцисс понимал, что для такого волнения должны быть какие-то основания, помимо тех страхов, что терзали сердце Тома. И тогда в его мозгу возник самый действенный, и самый доступный способ успокоения, который – он знал наверняка – подействует сразу, и освободит ум его возлюбленного от неуместных мыслей.
http://youtu.be/bf5A58uXPBg Alizbar - The Island
Том продолжал говорить, но Гийом больше не намерен был слушать, а потому, не пытаясь согласиться с ним, или возразить, стал настойчиво и откровенно ласкать арфиста, постепенно оголяя желанное тело. Делал ли он это дабы успокоить разбушевавшееся воображение Дювернуа, или самому забыться в любви, Нарцисс не знал, но сейчас ему это было так же необходимо, как и дыхание. Целуя и поглаживая обветренные щёки своего любимого, он чувствовал, как боязнь неопределённости его отпускает, а долгое воздержание из-за неудобств в пути, отразилось на обоих влюблённых естественным образом, заставляя отвечать на нежность с удвоенным рвением. Ощутив горячие губы Тома на своей шее, а изящные руки, сжимающими бёдра, Гийом тихо простонал, боясь быть услышанным, и с ума сходя от разгорающегося огня, который ему всегда напоминала близость с арфистом. Каждое прикосновение слепого ангела разливало по телу жар, а одновременные резкие порывы внутрь и ласкающие движения рук, окутывали тело языками пламени, причиняя боль пополам с блаженством. Заветная бутылочка с маслом, которая всегда покоилась под подушкой, блеснула в руках Тома, когда он на ощупь стал откупоривать её, но Билл его остановил, меняясь с ним местами.
- Ты хочешь… - тихо начал Том, почувствовав, что любовник оказался сверху, и даже чуть раздвинул ноги в стороны, но Билл не позволил ему это сделать, зажимая его бёдра между своих.
- Я хочу так, - прошептал он в самые губы Тома, попутно покусывая их, и через пару мгновений в комнате раздался громкий стон, принадлежавший им обоим, а за ним последовали короткие, томные вздохи и всхлипывания, когда Гийом возобновил движения, опускаясь до конца на горячий член любовника. – Тише, милый, тише… - зашептал он, прикрывая приоткрытые уста Тома ладонью, тут же ощутив лизнувший её мокрый язычок, - нас так легко услышать… Тома…
Но он зря волновался, потому что за стенкой громко спорили женские голоса, а внизу, где была харчевня, ужинали несколько гвардейцев, и шумели они на всю гостиницу. Но опьянённому страстью и красотой Дювернуа Биллу казалось, что весь мир сосредоточен вокруг них, в этой убогой комнатке, которая сейчас была для него раем.
- Ты божество, совершенство, идеал… - оглаживая руками худое тело Нарцисса, шептал Том. – Сама любовь, сама красота, моя жизнь… - Его руки касались всего, до чего он мог дотянуться, вновь принося Биллу удовольствие вперемешку с болью, возвращая на землю напоминанием о том, что так и только так арфист способен его созерцать.
Чтобы помочь возлюбленному «видеть» яснее, Билл перехватил его руки, направляя по своему телу так, как того хотелось обоим, и не прекращая движений на его паху. Бёдра, живот, грудь, плечи – Нарцисс задерживал дрожащие пальцы Тома на самых чувствительных участках своего тела, наслаждаясь его стонами в ответ, которые сливались с его собственными, и от которых сердце начинало биться быстрее. Взирая на Тома сверху, Билл наслаждался его красотой, которой слабый сет свечи придавал большей таинственности, а движущиеся тени заостряли мягкие черты лица. Его руки блуждали по телу арфиста также, как и руки того изучали его собственное, вынуждая громко вздыхать от удовольствия. Когда золотистые волосы, что живописно разметались по подушке, липли ко влажному лбу и шее Тома, Беранже старался как можно нежнее убрать их, но это не получалось, поскольку кипевшая страсть делала движения резкими и порывистыми. Не выдерживая расстояния, Тома приподнялся, обвивая тонкий стан Нарцисса одной рукой, и опираясь на кровать другой. Прерываясь на рваные вдохи, его уста заскользили по тем нежным участкам кожи, которые он только что запечатлевал руками, и сорвали громкий стон с губ Билла, когда сомкнулись сначала на правом соске, а затем на левом, ловя стук сердца. Ощущая всем телом влажную, умопомрачительно нежную кожу, Том потянулся выше, проводя языком по ключицам Нарцисса, чувствуя на плечах и спине, его беспорядочно ласкающие ладони, которые иногда перемещались к затылку, крепко хватая за волосы.