- Что же вы, мсье, один-одинёшенек тут стоите, даже не накинув ничего? Никак любовное томление вновь гложет ваше неприступное сердечко?
Обернувшись, Андрэ увидел Тьери, приближавшегося к нему с накидкой в руках, которая тут же легла на его плечи, приятно согревая. Этот парнишка был едва ли ни единственным, с кем он мог хоть иногда поделиться тем, что так его мучило всё это время. С того самого момента, как молодые люди познакомились в доме де ля Пинкори, их связывала по-настоящему искренняя дружба, и весёлые, иногда даже ехидные подшучивания Тьери, Жирардо находил беззлобными, не принимая близко к сердцу.
- О, вы плачете? – обойдя юношу, Тьери застыл перед ним, уже не на шутку обеспокоившись от вида непрекращающихся потоков слёз. – Бог с вами, друг мой, отчего же вы так расстроены?!
- Тьери, я здесь уж скоро год. Твой господин забрал меня к себе прошлым ноябрём, и после этого я только и делаю, что нахожусь в услужении у мадам и короля! Но видит Бог, разве за этим шёл я сюда? Разве ради вот этого, - Андрэ на миг запнулся, брезгливо подёргав ажурные кружева на дорогой одежде, - ради этого оставил я престарелого отца и брата?! Чтобы сделаться дворцовой куртизанкой? Не лучше ли было оставаться в Лилле, где я мог бы продолжать заниматься танцами, а потом открыть небольшую школу, где мог бы сам преподавать, пусть одним неуклюжим дочерям купцов и бакалейщиков?!
Причитания и тихие слёзы переросли в настоящие рыдания, которые белокурый юноша уже не мог сдерживать, и окончательно лишившись выдержки, упал в братские объятия Тьери, который сам едва не плакал от жалости, осторожно поглаживая подрагивающие плечи несбывшегося танцора.
- Ты всё ещё увлечён им? – после долгой паузы спросил слуга маркиза, подождав, пока Андрэ немного придёт в себя.
- Ты о ком?
- Неужели и вправду не понимаешь? – заботливо вытирая слёзы Жирардо кружевным платком, усмехнулся Тьери.
- Да…
На самом деле Андрэ прекрасно понял, о ком спрашивает его друг, но ему было страшно неловко говорить о таких сокровенных вещах. А именно таковыми он и считал всё, связанное с Чёрным Лебедем. В те самые дни, когда двор ещё перешёптывался о скандале, связанном с этой личностью, чьё имя было окутано туманом тайны, Андрэ несколько раз столкнулся с ним в коридорах дворца, после чего чарующий образ не покидал его сознания ни на миг. Это было прошлой зимой, а уже весной, когда в версальских оранжереях буяли благоухающие пионы и кусты жасмина, случай подарил Жирардо ещё одну встречу с этим таинственным молодым человеком, и которой несчастный юноша никак не мог забыть.
Это произошло одним ранним утром, когда Андрэ, мучаясь бессонницей, покинул свою опочивальню, и направился в сады, к беседке, в которой любил сидеть подолгу, любуясь восходящим солнцем. Предрассветные сумерки рассеивались, и деревья готовились встретить первые солнечные лучи, когда он, дойдя до места своего успокоения, заметил там одинокий силуэт, с изумлением обнаружив в беседке объект своих смелых грёз. На его лице тут же предательски вспыхнул румянец, что явно позабавило черноволосого красавца, который сразу же спрятал что-то в рукаве своего роскошного, шёлкового одеяния, того же цвета, что и утренняя заря, на котором были вышиты золотые птицы. Усмехнувшись, молодой человек поднялся со скамьи, и подойдя к застывшему в смущении от неожиданной встречи Андрэ, взглянул прямо ему в глаза.
- Вы что-то забыли здесь, сударь? – шутливый тон очень шёл его высокому голосу, в который Жирардо влюбился с первых услышанных слов.
- Нет, я… я… не знал, что вы приходите сюда, я лишь хотел… - запинаясь, белокурый лилльчанин попытался выйти из положения, но никак не мог подобрать слов.
- Выследить меня. – утвердительно подытожил кареглазый красавец, нарочно смущая обескураженного юношу, который был ему безумно интересен сейчас. – Что ж, ваша светлость, вам это удалось, и я весь в вашем распоряжении…
Последние слова этот вор, укравший сердце Андрэ, проговорил вкрадчиво и вполголоса, заставляя мурашки бежать по коже, ни то от самого звука голоса, ни то от чрезмерной близости, ни то от аромата изысканных духов, который шлейфом тянулся за ним.
- До встречи, мой друг. Надеюсь, в следующий раз вам повезёт не меньше.
Сказав это, Чёрный Лебедь покинул беседку плавной походкой, будто и вправду плыл по воде, а не шёл по мощёной дорожке.
Но сколько бы Андрэ ни приходил в беседку, черноволосый красавец больше там не появлялся. И только недавно, около месяца назад, вновь придя туда, и не имея уже никаких надежд, он обнаружил на скамейке листок бумаги, на котором очень странным почерком было написано всего два слова: «Жди. Скоро».
И он ждал. Ждал терпеливо, чтобы сегодня вечером потерять связь с действительностью, впервые увидев танец Лебедя, ждал так, что погрузившись в свои воспоминания, даже не заметил ухода Тьери, ждал с такой надеждой, что едва ни лишился рассудка, когда почувствовал на своей талии тонкие пальцы, а на ухо долгожданные уста шепнули: «Дождался».
Но где-то там, в глубине сознания, горел отчаянный огонёк, согревавший ревность и зависть, ведь этим вечером Андрэ было мучительно больно ещё и оттого, что танец по-прежнему оставался для него непозволительной роскошью.
***
Наутро, проснувшись в объятиях друг друга, Гийом и Тома ещё долго не покидали постели, продолжая дарить друг другу ласку и самые нежные признания. Обоим эти минуты казались, порой, даже более сокровенными, нежели те, когда они, сокрытые от посторонних глаз, сливались воедино.
Беранже настолько привык к тому, что прохладные, изящные пальцы порхают по его лицу, лаская его по утрам, что продолжал мирно почивать, позволяя Тому касаться его беспрепятственно, что порой приносило ожидаемые плоды. Однако этим утром всё было иначе, и первым проснулся Билл. Обнаружив, что Тома ещё не вернулся из царства снов, он тихонько поднялся и поспешил во двор, где набрал воды в колодце и привёл себя в порядок. В дни путешествия Нарцисс особо страдал из-за того, что не всегда были условия для омовения. Для Тома это тоже было трудностью, ибо теперь рядом был Гийом, для которого он также хотел быть всегда опрятным и привлекательным. Зная это, Билл поспешно омылся, и заплатив гостиничной прислуге, велел нагреть воды и принести к ним в комнату.
Достав щепотку сушёной душицы, которую Том всегда собирал, если она встречалась ему на пути, Нарцисс бросил её в парящуюся воду, наполняя комнату пряным благоуханием этой полевой травы. Арфист всё ещё крепко спал, и чтобы разбудить его, Гийом забрался на их ложе, целуя в щёку, и шепча на ухо, что пора просыпаться. Но спящий мальчик только поморщился, натягивая покрывало до макушки, и тогда Билл, приспустив его снова, принялся любоваться красивым торсом любимого упрямца. Легонько водя пальцами по горячей коже, он стал целовать его грудь и живот, спускаясь всё ниже и ниже, в результате чего Том, наконец, проснулся, и на его зацелованных ночью губах появился сонная улыбка.
- Просыпайся, соня, - прошептал Гийом на ухо арфисту, попутно прикусывая мочку.
- Душицей пахнет… - охрипшим после сна голосом произнёс Тома, чем ещё больше завёл своего черноволосого любовника, руки которого давно блуждали там, где было прикрыто покрывалом.
После принятия ванны, Гийом, с особым трепетом относившийся к волосам своего арфиста, три четверти часа провозился с ними: сначала промывая, а затем долго расчёсывая своим серебряным гребешком, любуясь и наслаждаясь ими на ощупь, и в конце заплёл в тугую косу. А Тома, в свою очередь, остался очень доволен эти ритуалом омовения, который каждый раз устраивал для него Билл, совмещая мытьё и ласки. Посидев вместе ещё немного, они позавтракали молоком и хлебом, которые принёс снизу Билл, после чего один сел за арфу, а другой, с трудом скрывая страх и беспокойство, покинул временное прибежище, сообщив, что отправляется к мэтру Лани.
***
Едва лишь ты, о музыка моя,