***
Пока карета ехала по ночному Парижу, одиноко постукивая колёсами по мостовым, у Билла появилась возможность рассмотреть мэтра Лани, который сидел напротив него. Отчего-то Беранже представлял его намного старше и суровее, видимо, судя по облику мэтра Дюпре, однако этот преподаватель изящного искусства танца сам походил на музу, которой служил. Высокий и стройный, Жан Бартелеми казался светлым и сияющим, несмотря на то, что волосы его были чёрными, как вороново крыло, а глаза имели тёмно-гранатовый оттенок. Тонкие брови вразлёт придавали его чертам некоторую жёсткость, но не более, чем необходимо, а форма лица, прямой нос и плавные контуры губ отражали неподдельность аристократичности образа их обладателя. Недаром красота, в сочетании с благородством и изяществом мышления, считалась великой силой, но у мэтра была ещё одна несомненная добродетель, о которой Беранже ещё не знал – Лани был начисто лишён зависти. Сдержанный и до сих пор непривыкший к тёмной стороне дворцовой жизни, он был воплощением не только красоты внешней, но и душевной. Однако, как и полагается по законам бытия, куда больший интерес у юного провансальца вызывал не этот оплот благородства, а опасный и хищный, привыкший управлять другими и потакать своим капризам, Александер Этьен. Природа наделила маркиза порочной красотой, а то, как он искусно расставлял свои сети, не давало повода усомниться в том, что этот обольститель обладает также весьма изощрённой, коварной натурой. Изящные манеры, разбавленные некоторой небрежностью, с которой он подходил к своим жертвам, моментально затягивали петлю на шеях последних, и хотя можно было сказать, что внешне он уступал Жану Бартелеми, тот казался прозрачным, когда рядом был маркиз. Именно его и хотел рассмотреть Гийом, однако этикет не позволял этого сделать сейчас, а потому он продолжал сидеть неподвижно, лишь изредка поглядывая на Лани.
- Старый коварный чёрт, - усмехнулся Александер, когда карета пересекала Сену по мосту, - сам и поплатился за свою жадность. Пришлось расставаться с такой редкостью бесплатно. Браво, мой друг, мы с вами сэкономили десять тысяч ливров!
- Он не стал бы возражать в любом случае. – Жан немного нахмурился, бегло взглянув на Гийома, который сразу и догадался, что речь идёт о нём. Вновь обратив свой взор к юноше, мэтр спросил, - Так вы говорите, вы и музыку сами сочиняете? Где же вы научились?
- Я… да так, Ваша Милость, мэтр Дюпре был так добр, что учил меня всему, что знал сам. Я очень любил музыку и танцы с детства, и на самом деле, - сделав глубокий вдох, Гийом продолжил, - на самом деле я приходил в вашу канцелярию в Лувре несколько месяцев назад, и…
- Вы приходили? – Лани удивлённо вскинул брови и взглянул на маркиза, который, сидя по правую руку от Билла, развернулся к нему и внимательно слушал, - Ах, да… видимо, вас не пустили. Увы, не я создал правило, по которому ко мне попадают только по рекомендации.
- У меня было с собой письмо, господин, но ваш секретарь не захотел передавать вам его. – Гийом потупил взгляд. Сейчас нужно было сделать всё, чтобы удержаться на той хрупкой стези, на которую он выбрался с таким трудом, и в ход пошли все артистические способности, а видя то, как постепенно спокойный взгляд собеседника сменяется на удивлённый, Гийом продолжил то, что начал ещё в доме барона – создание собственного образа великомученика. Беранже стал другим, он больше не был тем юношей, что шёл напролом и говорил то, что думал. Обстоятельства его изменили, а страх за будущее заставлял действовать не менее решительно, но более дипломатично. – Я пытался упросить его допустить меня к вам, но он был непреклонен.
- Неужели Аллар настолько… - начал было Лани, но Гийом перебил его.
- Но ведь он ваш секретарь и обязан оберегать вас от нежелательных визитов!
- И всё же, это не служит оправданием его поведению. А записка? Надеюсь, вы сохранили её?
- Ваша Светлость, но ведь мсье Аллар не вернул её мне… - вздохнул Билл.
- Как так?! – в один голос воскликнули маркиз и учитель.
- Видя его суровость, я не посмел задавать ему лишних вопросов.
- О небеса! – всплеснул руками Лани, - Я давно говорил де Бельфору что нужно поменять секретаря! Я ищу, где только возможно, танцоров для Его Величества, мучаясь и пытаясь научить тех, кто есть в распоряжении, а этот лодырь получает жалование за то, что распугивает людей!
- А как же вы попали к барону де Севиньи? – на сей раз обратился к Биллу маркиз, заставляя того покраснеть, и радоваться тому, что ночная темнота не позволяет собеседникам это видеть.
- У меня есть младший брат. Он слеп от рождения. Я пришёл в Париж вместе с ним… мы очень нуждались и… после отказа мсье Аллара мне срочно пришлось искать источник дохода… Наши родители давно умерли, и у нас нет никого, кто мог бы нам помочь, а господин де Севиньи был невероятно милостив и помог…
- Вы…
- Я нашёл работу в одном трактире, и мсье де Севиньи сжалился надо мной. Я следил за его садом…
Гийом говорил быстро и много, не желая заострять внимания на том, какого рода были его отношения с бароном. Да и не нужно это было – оба его неожиданных доброжелателя и без слов понимали, что могло связывать хрупкого юношу в бедственном положении с эти старым развратником.
***
«Да-да, конечно же, ты ухаживал за его садом», - думал Александер-Этьен, глядя на мягкие, ухоженные руки Гийома и на характерные отметины на шее и плечах, когда следующим утром наведался в его опочивальню, и пока тот спал, принялся его разглядывать. Иссиня-чёрные волосы юноши разметались по подушке с голубыми кружевами, а ночная сорочка из тонкого батиста сползла, приоткрыв мраморно-прозрачную кожу ключиц и груди, с россыпью родинок, варварски изуродованную грубым обращением. Не смотря на то, что маркиз сам много чего видывал и пробовал в жизни, в его голове не укладывалось, как можно было обходиться подобным образом со столь хрупким существом. Мальчик был, конечно, похожим на всех остальных, что проходили через его руки, прежде чем попасть в Олений Сад, однако Александер восхитился его внутренней силе и самопожертвованию: ради слепого брата он стал торговать собой, а то, насколько беззлобно он рассказывал о своих злоключениях в Париже, являло собой истинный пример ангельского терпения. Маркиз де ля Пинкори искренне поверил в то же, во что и мэтр Лани: Гийом был воплощением не только всевозможных талантов, обладая музыкальностью и голосом, но и добродетели.
Мысленно назвав юношу «спящим ангелом», Александер поспешил покинуть его альков с бархатными занавесками нежно-лазурного цвета, чтобы не смущать его при пробуждении. Хватило того, что вчера, оказавшись в выделенной ему комнате, Беранже заявил, что мог бы переночевать и в более скромном месте. Вместе с мэтром Лани, им стоило немалых усилий уговорить юношу остаться хотя бы до утра, чтобы отсюда же направится в школу, расположенную в Лувре. Когда Гийом уснул, Александер Этьен долго спорил с Жаном на тему того, как правильнее поступить в данном случае, ведь по негласному правилу следовало отвести новоприбывшего к маркизе де Помпадур, после чего представить королю, и обоим это страшно не нравилось. Жану Бартелеми – потому что если королю вдруг приглянётся этот красивый мальчик в его личных интересах, тогда придётся ещё долго искать подходящего танцора для своей постановки. Маркизу же не нравились оба варианта, поскольку в обоих он имел к Гийому ограниченный доступ, к тому же, юноша уже был обучен некоторым манерам, и был достойно одет своим прошлым покровителем, а значит, не оставалось повода держать его у себя. Задействованный в танце, юноша становился неприкосновенной собственностью Лани, выдержке которого Александер поражался всякий раз, наблюдая за тем, как тот работает со своими воспитанниками.
Гийом возбуждал в сознании самые смелые желания, и воображение не хотело останавливаться на увиденном, а потому, уже находясь в дверях опочивальни, Александер вернулся к ложу, где на шёлковых простынях, покоился предмет его интереса, и продолжил созерцание, сопровождаемое лёгкими прикосновениями. Бледная кожа, которая так и манила ощутить её губами, опьяняла ароматом чистого, молодого тела, отдавая нотками розовой воды. Гийом лежал на спине, а потому не составляло никакого труда сдвинуть просвечивающуюся ткань, чтобы ощутить под ладонями теплоту и мягкость его кожи, вместе с тем наслаждаясь природной красотой её обладателя. Проведя рукой вдоль стройных, длинных ног, Александер приподнял тонкую сорочку, открывая себе доступ к сокровенным местам, и не удержавшись, провёл губами сначала по бархатистым бёдрам, а потом по животу вздохнувшего во сне Билла. Убедившись, что юноша всё ещё крепко спит, маркиз полностью забрался на ложе, и расправив спутавшиеся чёрные волосы, что прикрыли лицо спящего наполовину, нежно и невесомо коснулся губами приоткрытых розовых лепестков, которыми показались ему мягкие уста танцора. Эти уста будто просили не оставлять их, а затрепетавшие, словно крылья бабочек, длинные чёрные ресницы, унесли остатки разума, наравне с горячим выдохом сквозь полусознательный поцелуй. Прошептав во сне что-то неразборчивое, Гийом повернул голову набок, открывая взору маркиза тёмные родинки на лебединой шее, к которым тот поспешил припасть губами, тем временем, беззастенчиво лаская рукой уже достаточно возбуждённый пах юноши. С шеи Александер перешёл к гладким ключицам, искренне жалея истерзанную кожу, и стараясь вылечить её влажными поцелуями, которые независимо от его желания стали более настойчивыми и уверенными. Дыхание Билла стало частым, и приближая пик наслаждения, маркиз спустился к его груди, смыкая губы на припухших розовых сосках, с досадой отмечая, что и эти бутоны подверглись не самому аккуратному обращению. Лаская это разморенное сном, прекрасное и соблазнительное тело, Александер Этьен не мог даже представить, кто, на самом деле, оставил вчера так много следов на тонкой коже, которую можно было сравнить, разве что… с лепестками нарциссов?