Поднявшись в свою коморку, Билл не обнаружил там арфиста, и решив, что тот уже ушёл, присел перед маленьким окном, в которое входил шафрановый свет заката, и принялся расчёсывать волосы серебряным гребешком, который он тайком забрал у матери – слишком хотелось иметь что-то от неё, но учитывая, что из дому он уходил под покровом ночи, спросить разрешения Билл не смог. Он ушёл тайно, не простившись, но оставив записку, в которой просил его простить и благословить, и на протяжении всего путешествия, которое длилось уже четвёртый месяц, думал о том, что его родители наверняка очень разгневаны, и особенно отец, который называл танцы забавой для девиц недалёкого ума. Мысли о матери отдались болезненной волной внутри, но быстро сбросив оцепенение, Билл спрятал гребешок и, заперев дверь, поспешил к просёлочной дороге, которая вела к поместью графа.
Густые сумерки в сочетании с нависшими дождевыми тучами производили не самое приятное впечатление, а ветер и вовсе стал почти ледяным, предвещая скорый дождь. Плохое предчувствие не оставляло Билла, и хотя почти каждый день из последней недели не отличался ясностью в мыслях, теперь Беранже мог с уверенностью сказать, что тревога нарастает по определённой причине, которой являлся Тома. И, хотя по дороге ему встретились местные мальчишки, которые сообщили, что видели Дювернуа около часа назад, и тот шёл один по этой самой дороге, Билл всё никак не мог справиться с неприятным осадком, хотя прекрасно понимал, что вот-вот придёт в дом графа, снова увидит Тома, а тот снова не увидит его, но обязательно почувствует и обернётся, как обычно это делает. Дерево за деревом, дорога виляла белёсой полоской перед глазами, а Билл всё не мог понять, почему же Том пошёл к графу один? Холодный ветер развевал чёрные волосы, заставляя сильнее кутаться в шарф, но совсем недалеко показались огни в окнах, Билл ускорил шаг, и буквально вбежал в поместье графа, миновав удивлённого охранника, который стоял у ворот и курил трубку.
Уже оказавшись у самых дверей в дом, Гийом услышал хихиканье и громкий шёпот, которые доносились из небольшой, увитой диким виноградом пристройки. Прислушавшись, он также услышал характерные звуки, говорившие о том, что помимо двух женщин, там находился и мужчина. Неприятная волна жара, вперемешку с нарастающей яростью, с головой накрыла и без того раздражённого Нарцисса, и со всей силы ударив по двери, он вошёл в дом графа, где в центральном зале уже собрались его гости, ожидая прихода музыкантов. Взгляды присутствующих сразу же были обращены на появившегося в дверях Беранже, который даже позабыл о том, что нужно поклониться, и, не обращая внимания на почтенных господ, беспокойно заскользил пылающим взглядом по залу. Картина была неутешительной: арфа была, а Тома не было так же, как и обеих мадмуазель де Роган. С трудом выдавив из себя приветствие, и небрежно поклонившись, Гийом выбежал вон, направляясь прямиком к пристройке. Что он собирался делать – не знал он сам, но гнев настолько заполнил его всего, что было совершенно неважно, что это – не его дом, и он даже не прислуживает в нём. В висках стучал пульс, и Билл даже не сразу опомнился, когда деревянная дверца пристройки со скрипом отворилась, и оттуда показалась сначала старшая сестра, затем младшая, а сразу за ними… Беранже остолбенел, пытаясь выровнять дыхание. Он не сразу сообразил, что следовало бы отвернуться, дабы не ставить барышень в неловкое положение своим любопытством. Вслед за двумя девушками, пристыжено опустив голову, следовал их конюх – молодой и крепкий хлопец, очень схожий чем-то с жеребцами, за которыми присматривал в конюшне графа.
Совесть, словно острой сталью, полоснула по сердцу, и Гийом, неловко склонившись в приветственном поклоне, едва ли не застонал в голос, настолько мерзко ему стало от собственных мыслей, которые он посмел допустить в отношении слепого юноши. Девушки, однако, не сильно смутились, тут же звонко поцеловав его в обе щеки, и заставив скривиться от чувства глубокого отвращения к ним и ко всему вокруг. Пересилив себя, и слащаво улыбнувшись, Беранже замешкался, пропуская их в дом, а сам бросился к колодцу, что был на заднем дворе. Быстро начерпав воды, он стал умываться, тщательно стараясь смыть с себя грязь их поцелуев, которая, как ему казалось, способны была проникнуть сквозь кожу. Ветер, тем временем, усиливался и, стряхнув с себя омерзительное замешательство, Билл решительно направился в дом, надеясь что Дювернуа просто посадили поесть где-нибудь на кухне, как это часто бывало.
Но его постигло разочарование. Оказалось, что сегодня Тома вообще не появлялся и граф удивлённо вскинул брови, когда Билл рассказал о том, что арфиста видели на дороге. Несомненно, он и до этого приходил и уходил сам, но по общим подсчётам юноша должен был придти ещё час тому назад. Не на шутку встревоженный граф послал двоих слуг с масляными фонарями, пройти по дороге до Сент-Мари, которая находилась меньше, чем в версте от его дома, а Биллу было приказано развлекать гостей.
Никогда ещё Беранже не было так тяжело петь. Старшая девица играла на клавесине, весьма недурно, но ему было не до песен, и едва пропев несколько куплетов, Гийом поклонился, и принеся извинения знатным зрителям, и выбежал на крыльцо, где стоял граф, тревожно глядя на вспыхивающие зарницы вдали.
— Почему не поёшь? – нахмурился он.
— Помилуйте, Ваша Светлость, я… — Гийом бросился на колени, хватая графа за руку, — я беспокоюсь о нём. Прошу вас, умоляю! Позвольте мне пойти его искать, я не могу петь – постоянно запинаюсь и забываю слова. Не гневайтесь, господин граф!
— Ладно, будет с тебя, поднимись. Но хотя бы зайди на кухню, Луиза хлеба тебе даст, не пойдёшь же ты голодным? И дождь собирается. Далеко ведь не уйдёт, бедняга, а ты простудишься, если в ночь пойдёшь его искать. Подожди до утра.
— Мы его не нашли, Ваша Светлость, хотя тщательно прочесали даже кустарник! – несколько мужчин, которых послал де Роган на поиски Тома, наконец, появились во дворе.
— Не могу! – уже совсем отчаянно вырвалось и уст Гийома, — А вдруг он не в деревне, вдруг и не дошёл далеко, а свалился куда-нибудь, или разбойники напали?! Я не могу ждать до утра!
— Да хранит тебя Пресвятая Дева…
Видя отчаяние юноши, граф приказал слуге принести тёплый камзол из грубой шерсти, и отпустил, понимая, что Дювернуа уже давно может не быть в живых. Гийом не был местным и не знал, что в округе действительно орудует банда разбойников, убивавших и за пару ливров.
Блеснула молния, а вслед за ней раздался гулкий раскат грома. Подступающая гроза, совершенно не характерная для этой поры года, обещала вот-вот разразиться и поглотить окрестности. Ветер немного приутих, а первые дождевые капли были крупными и холодными. Гийом шёл по широкой дороге, и был уже далеко от Сент-Мари, где успел побывать, но так и не обнаружив Тома, бросился на его поиски, прекрасно понимая, что ночью это бесполезная затея. Но он упрямо шёл вперёд, то и дело спотыкаясь о камни и кочки, и стараясь ни о чём не думать. Безусловно, сознание было готово взорваться от волнения, страха, неизвестности, и одного единственного вопроса: куда ушёл Том? Даже вопрос о том, зачем он ушёл, был не настолько важен сейчас, хотя откуда-то из глубины почти неслышный голос кричал о том, что ушёл он, конечно же, из-за него самого. Гийом озирался по сторонам, и хотя молнии в небе выглядели уже совсем небезопасно, он благодарил небо за вспышки света, что от них исходил, и озирался по сторонам, выискивая глазами знакомую фигуру. Неужели он мог уйти так далеко?