Недостаточная доступность родителей
Когда мы говорим о недостаточной доступности родителей, мы имеем в виду доступность в эмоциональном плане — это не что иное, как иметь возможность поговорить о чувствах. Многие выходцы из таких семей скажут, что у них никогда не было глубоких и откровенных разговоров с родителями. Родители «делали что нужно» для них (то есть, возили их в школу, покупали продукты и вещи), но если детям действительно хотелось или нужно было поговорить о своих чувствах, то беседа быстро превращалась в раздачу советов (делай то-то, не делай того-то), в конфликт (ты должен быть сделать это или то), или отрицание (на самом деле тебе не плохо, ты просто хочешь кушать или устал; поспи и утром все пройдет). Родители были «слишком заняты», чтобы поговорить. И, конечно, дети видели, что родители заняты, делая то или иное для детей, для семьи, по работе. Поэтому, если ребенок был с чем-то не согласен, то выходило, что он сам эгоистичный, неправильный, злонамеренный.
История Анны. Анна — красивая девятнадцатилетняя студентка колледжа, которая подрабатывает фотомоделью. Она обратилась за помощью по поводу дистимии и булимии. Анне и ее брату, Маршаллу, было, соответственно, восемь и одиннадцать лет, когда их разведенная мать решила присоединиться к духовенству. Это требовало шести лет учебы, интернатуры, и работы на пол-ставки.
«В начале у меня был хороший дом с двумя родителями, двумя машинами, собакой и кошкой, а теперь вместо этого бедненькая квартира, без питомцев, без папы и практически без мамы. Я ненавидела эту конуру. Нет, я была не против квартиры или всей этой бодяги с разводом. В конце концов, я сама хотела, чтобы они развелись. И я, и брат, мы оба хотели этого. Мой папаша был настоящим подонком. Он дурачил маму и плохо обращался с нами, так что мы были рады разводу. Ну и квартирка была в общем опрятная, только довольно потрепанная. Мой брат и я считали, что теперь мы остались втроем во всем мире, и что теперь мама станет ближе к нам, когда отца нет.
«Но после того, как у мамы случилось это большое религиозное переживание, она просто изменилась. Сразу. И очень ощутимо. Это стало походить на жизнь с совершенно чужим человеком! До этого, после развода мама не то чтобы пустилась во все тяжкие, но стала довольно крутой. Она села на диету, отпустила волосы и начала встречаться с мужчинами, ну все такое. Это было круто. Но все же она оставалась мамой, и мы с братом находили это довольно забавным. К ней вроде как вернулась юность.
«Но она была мировая мама. Она говорила с нами, действительно говорила. Мы могли рассказать ей обо всем. Наши друзья тоже любили ее. Даже несмотря на то, что мы стали жить довольно бедно после развода, ничего не изменилось. В нашем доме всегда болтались все наши друзья; все они любили маму, а она любила их. Тот год был классным. А затем, как я уже сказала, с ней случилась эта религиозная штука, и она стала другим человеком. Она снова начала учиться, чтобы стать священником, и у меня вдруг не стало мамы». (После этих слов, у Анны показались слезы.)
«Она была всегда занята. Церковными вещами. И всегда вокруг были эти странные священники; они вели долгие скучные разговоры до поздней ночи. Я пробовала дожидаться, пока они уйдут, чтобы поговорить с ней, но засыпала.
Или плакала, пока не засыпала. Потом мой брат начал подрастать и отдаляться от меня. Я понимала его. Я хочу сказать, он был подростком, а я была все еще маленьким ребенком. Но все равно мне было больно — я была так одинока.... У мамы был бог, у Марша были его приятели и его девчонка... а у меня не было никого.
«Иногда я пробовала заговорить с мамой, но в ответ она только говорила, что знает, что мне трудно, но что ей тоже трудно. Что так скучает по мне. После этого она, бывало, прижмет меня к себе на секунду, поцелует и пообещает побольше побыть со мной потом как-нибудь. Ха! Она скучала по мне! Просто шикарно! Никто не заставлял ее скучать по мне — она могла быть со мной, ей никто не мешал! Многое из того, что она делала, ее никто делать не принуждал.
Это не входило в программу. Она делала это, чтобы выглядеть хорошей. Так что, мне было больно и одиноко. Еще я злилась, я думаю. Я начала развиваться в девушку, когда мне стукнуло одиннадцать, и в тринадцать я уже жила половой жизнью. Я ненавидела это! Но (Анна рыдает)... тогда хоть кто-то меня обнимал и позволял поговорить с ним. Я забеременела и сделала аборт, когда мне было четырнадцать — за две недели до того, как моя мама была посвящена в духовный сан».
«При... посвящении она была похожа на святую. Каждый говорил тогда — они до сих пор постоянно говорят мне об этом — насколько она открыта, как с ней легко говорить... какая она заботливая.... Я не знаю. Думаю, я вижу это. Да, она такая — для них. «Каждый обожает мою маму. Она творит добро. Я знаю, что это так. Но — как Вы можете ненавидеть кого-то за то, что он служит богу? Я чувствую себя такой гадкой!»