— Я не собираюсь тебя шлепать, — сказала я.
— Кто-то в карточке пометил «еврейка», — продолжила Лайла, — так что ко мне прислали раввина, который, я готова поспорить, еще не прошел своей бармицвы.
— К тебе прислали раввина?
— Ты что, ни хрена не слышишь? Прислали раввина. У него еще были курчавые волосы, и это была его первая важная миссия с тех пор, как он окончил эту свою раввинскую школу или как она там называется.
Я подозвала бармена. Он положил телефонную трубку и хмуро подошел к нам, правда, без бутылки.
— И что он сказал?
Лайла медленно моргнула, обычно она моргала так, когда была пьяна, и приложила к щеке пустой стакан.
— Он сказал, что я очень даже хорошенькая. Нет, что я сущая красавица.
— Выметайтесь, барышни. Заведение закрывается, — произнес бармен.
— Но ведь сейчас еще день-деньской.
— Тони сказал, что я могу закрываться, — сказал бармен. — В воскресенье, когда разыгрывается Суперкубок, не пьют даже индейцы. С меня сегодня и без того хватает забот. Сначала телик вырубился, и я единственный на всем белом свете вынужден торчать в этом гребаном баре и не могу следить за игрой. Мне приходится каждые пять минут названивать Тони, чтобы узнать, какой там счет.
— Да, нет справедливости в мире, — философски произнесла я.
— Это уж точно, — согласился бармен. — Но когда идет игра, мне совсем хреново.
— А мы не будем смотреть никакие игры, — вставила слово Лайла. — Просто хотим поговорить по душам, прежде чем я умру.
— Да, вас послушаешь, и жить не захочется, — произнес бармен и пошел прочь. Подойдя к стойке, он наклонился и достал бутылочку лосьона. — Только не надо притворяться, будто я вам нравлюсь. Когда вы завалили сюда, то всем своим видом дали понять, что, если я дам вам выпить по второму кругу, мы втроем займемся одним дельцем. Я вам налил по второй, правда, одна из вас почему-то заказала воду, — а вы выставили меня полным дебилом, так что заткнитесь и не говорите о том, что в мире нет справедливости. Справедливость заключается в том, чтобы вы сейчас же выметались отсюда, из зала номер шесть казино «Будь что будет».
Поднявшись, Лайла слегка покачнулась, что, кстати, происходит с ней только в последнее время, причем явно не к добру. Бармен нахмурился и растер между ладонями каплю лосьона.
— Я чего-то не понимаю, — сказала она. — Давайте я объясню, что происходит с евреями. Девушки никогда-никогда-никогда-никогда-никогда-никогда не ступят ногой в заведение вроде этого и никогда не будут по двое спать с тобой… — она бросила взгляд на жетон с именем, — Гэс. Комедия окончена. Хватит с нас порнушных фантазий и мужиков, которые носятся друг за другом по полю, пытаясь отнять мяч. Тебе приходится каждые пять минут звонить Тони, чтобы узнать счет? Так вот иди займись одним дельцем с Тони. Если бы мужики ходили на свидания друг с другом и занимались сексом всякий раз, как только им становится херово, в этом мире было бы куда меньше страданий.
— Черт побери! — не выдержал бармен. — Да у тебя крыша едет похлеще, чем у того придурка в наушниках, а ведь ты даже не пила. Послушай, какая муха тебя укусила?
Лайла одарила его точно такой же улыбкой, что и мужа, когда тот купил ружье.
— Это чтобы ходить на охоту, — сказал он ей. — Стрелять в птиц.
И она расстегнула блузку.
Такая зеленая шелковая блузка, совсем не подходящая для дождя, а дождь, надо сказать, постоянно лил в этой части света. У нее в больничной палате в стенном шкафу висел на плечиках целый гардероб потрясающих выходных нарядов в полной боевой готовности. Стоило мне открыть дверцу, как вешалки начинали раскачиваться и клацать, словно Лайла была уже мертва и только ее призрак решал, во что бы ему принарядиться.
— Смотри сюда, — произнесла она, продолжая расстегивать пуговицы. Лифчика на ней не было. Собственно говоря, в нем не было особой необходимости, хотя, конечно, она носила его года два, пока училась в старших классах, пока я не сказала ей на футбольном поле, где изморось плевала нам в стаканы с ромом, что он ей ни к чему. Под шелковой тканью шел шрам от последней операции, он змеей извивался между грудей, после чего широкой зубастой спиралью устремлялся ниже, к бледному животу, на котором было уже не различить пупка. По какой-то причине ей сделали спиральный шов. По какой-то причине это было необходимо. Я видела этот шов уже тысячи раз, начиная с того дня в больничном коридоре, когда меня отказывались впустить к ней в палату, и слышала, как Лайла выходила из наркоза, как она кричала и плакала, кричала и плакала, и я все равно пробилась к ней. Этот больничный коридор казался мне свиданием вслепую на шестом этаже, и все таращились на меня, недоумевая, что происходит, но Адама к тому времени уже не стало, как и мужа Лайлы, так что я была единственным близким ей человеком, а она — моим. Всякий раз, когда я видела этот шрам, я тотчас думала о том, что мне показывали на телеэкране в ее палате. Какая-то из медсестер включила телевизор, чтобы Лайле было не так скучно, а я тем временем тупо листала в коридоре журналы, потому что я, видите ли, не являюсь ее родственницей. По телевизору показывали научно-популярную передачу о каких-то людях, которые нашли в лесу раненого медведя и с помощью имеющихся у них научных познаний вернули ему здоровье. Теперь этот медведь путешествовал с цирком и даже умел держать на голове разные предметы. Почему они не могут оставить их в покое?