— Ложись! — кричит герой, как только окно разлетается градом осколков, и все тотчас пригибаются, чтобы их случайно не задело. Я тоже пригибаюсь к полу со всей моей чертовой рыцарской решимостью найти для сэра Гавейна его ключи, потому что хорошие люди должны держаться друг друга, иначе разного рода темные личности вроде доктора Дреко могут вам как следует подгадить жизнь.
Этот фильм я видел много раз.
Гавейн нагнулся, исследуя ряд впереди, где обжималась парочка, я же водил по полу лучом фонарика, насвистывая про себя несуществующую рэп-вещицу, что родилась у меня в голове, про то, как два чувака ищут долбаные ключи, а тем временем вода в подвале поднялась, причем красотки скованы цепью, и одежда на них становится мокрой и прилипает к телу, и я обнаружил их как раз в тот момент, когда цепь рвется.
— Эй! — позвал я и проглотил «моего Гавейна», а заодно благодарственную молитву. — Эй, я нашел ваши ключи.
Обжимающаяся парочка на минуту оторвалась друг от друга, чтобы шикнуть на меня, и это было сродни тому чуду, что ключи зажигания оказываются в вертолете как раз в тот момент, когда герои наконец выбираются на крышу и дорого каждое мгновение. Передо мной Кит с какой-то девицей. Девица в шарфе, а Кит весь в губной помаде и уставился на меня, явно узнав, кто перед ним — никак не сообразит, то ли ему выходить из себя, то ли провалиться на месте. Он явно сделал не тот выбор.
— Эй, заткнись! — говорит Кит. — Не свети тут своим гребаным фонариком, не то я тебе сейчас на… Иди продавай свой попкорн или что еще там. Ты билетер.
— А ты — приятель Лайлы, — отвечаю я.
— Эй, вы это о ком? — встрепенулась его подружка. Но уже в следующий момент занялась другим делом — принялась играть с волосами Кита.
— У нас с Лайлой договоренность, — отвечает Кит.
— В таком случае думаю, сэр, вы будете не против, если я скажу ей то же самое, когда вернусь к эскалатору, — произнес я как можно более вежливо. — Лайла — истинная леди, добрая и верная. Самая красивая из девушек, а как прекрасны ее серые глаза! Никто отродясь не встречал создания более прекрасного. Когда я впервые увидел ее, я тотчас это понял. Дело было в шестом классе, и там одна девушка по имени Аллисон плакала из-за чего-то на лестнице, и Лайла обнимала ее так, словно хотела разделить ее горе. Она обнимала Аллисон, потому что она добрая. Она даже тогда сказала «шшш!» — а ведь только добрый человек способен сказать «шшш!», когда видит чужое горе. Я видел, как она склонила свою милую головку на плечо Аллисон, и впервые обратил внимание, какая она красивая и как было бы здорово остаться на этом острове на протяжении всех лет учебы в старших классах, неслышно любя ее в глубине сердца. Ведь очевидно, что она создана для любви, и я, вне всякого сомнения, любил ее. А любовь — это такая чистая вещь, как преклонение перед ней, даже перед ее кружевными трусами, преклонение перед тем, как она трясет головой и ее волосы колышутся у нее за спиной в редкий сиэтлский солнечный день, а эти серые глаза, восхитительные серые глаза, которые подобны облакам, и в них хочется утонуть, и как ты смеешь, Кит? Как только у тебя поворачивается язык говорить о ней такую мерзость, что, мол, у вас «договоренность»? У Лайлы есть честь, Кит, и как ты смеешь, да еще с этой девицей, изменять ей?
Теперь уже на нас зашикали с других рядов, к тому же я вовсе не произнес эту страстную речь целиком, особенно те ее части, которые позаимствовал у сэра Гавейна и Зеленого рыцаря.
— Зачем ты мне это говоришь? — заявляет в конце картины бывшая стриптизерша и взъерошивает знаменитому парню волосы, которые так и отливают красным в отблеске мигалок. Нет, это еще не самый конец, но я уже догадывался, к чему идет дело. Кит поднялся и ткнул в меня кулаком, как я когда-то делал на моей прошлой работе, только это было тесто для пиццы, причем ткнул прямо в дурацкую надпись «Добро пожаловать в наш кинотеатр!».