Если у Трины нет близких родственниц по крови, наследующих дар и способных передать его своим дочерям, буде таковые, то её род адары и впрямь зачах, причём задолго до потери связи с мировой сетью. Даже если её сын успел настрогать кучу дочерей, силу бабушки они всё равно не получат.
Удивительно, как при таких вводных данных да с учётом отсутствия новых родов адары вовсе не вымерли как мамонты.
— Старшие рода сильнее, крепче, — продолжила Трина, словно подслушав мои мысли. — Чем больше сочетаемых, тем выше вероятность, что родится девочка и не одна. Сколько у той, другой, близких родственников?
— Старшие сестра и брат.
— Сколько сочетаемых у её матери?
— Двое вроде.
— Вот видишь.
— Люс… один из моих сочетаемых амодар, — решила я немного разобраться в тонкостях генетики адар. — Муж, то есть сочетаемый у его матери один, но детей двое, он и его сестра.
— Девочки среди нас рождаются чаще, нежели мальчики, и это наше благословение. Сын — это всегда риск, пустоцвет.
Смешка я не сдержала.
— Что забавного? — немедленно потребовал деталей Филипп.
— Там, откуда я родом, пустоцветами пренебрежительно называют женщин, не могущих или не желающих рожать детей, — охотно пояснила я. — Главное же предназначение женщины «паприроди» — дитачки… дети, кухня и цер… следование религиозным заветам. Я не против детей и не считаю себя чайлдфри, но вот это вот настойчивое «рожай, рожай, а иначе ты не женщина и потом всенепременно будешь ночами в подушку рыдать»… бр-р! И это в наше-то вроде как продвинутое время!
Ормонд недоумённо покосился на меня, слегка выпав в осадок от количества непонятных слов, и поспешил сосредоточиться на дороге.
— Этих порядков по многим доменам и по сей день вдосталь, — отозвалась Трина спокойно. — Однако редко какая адара, даже старшего рода, может посвятить себя лишь семейному очагу да детям. Не только потому, что таковы наш долг и обязанности перед этим миром. Но потому, что сеть зовёт нас… И редкая адара способна нарожать столько детей, сколько дано другим женщинам.
— Почему? — я обернулась к собеседнице.
— Не дано.
— А родить адара может только от сочетаемых или от любого мужчины?
— Только от сочетаемых.
— А пере… изменить сочетаемым с другим мужчиной, не сочетаемым, может? — продолжила я расспросы.
Филипп возвёл очи горе.
— Если таково её желание, — Трина с лёгким удивлением взглянула на меня. — Нити, что соединяют адару и её сочетаемых, не оплетают каждого столь плотно, что не шевельнуться. Каждый свободен в своих желаниях, каждый волен решать за себя.
— Будучи привязанным к адаре? — усомнился Филипп.
— То связь, а не привязь, — парировала Трина.
— Так радуйся, сможешь, как раньше, девиц иметь направо и налево и ничего-то тебе за это не будет, а я даже пиндюля под задницу твою аппетитную дать не смогу, — я отвернулась, поймала ошалевший от услышанного взгляд Ормонда и принялась копаться в памяти, перебирая вопросы, которые можно, пользуясь случаем, задать.
Значит, залететь от постороннего мужчины адара не может. То есть забеременеть от ненаглядного своего Феодора не опасалась.
С одной стороны.
А с другой, по-прежнему неясно, на что она и её возлюбленный рассчитывали. Они могли бы пожениться, как обычные пары, но детей у них не будет. С любовью всей жизни ли, без, однако зов никуда не денется и рано или поздно потребность в сочетаемых станет насущной.
— Сочетаемые служат адаре своеобразным якорем, — повторила я уже известные тезисы. — Чем сильнее адара, тем больше ей требуется сочетаемых. А если один из сочетаемых… умирает?
— Ей придётся опираться на оставшихся.
— А если он изначально был один?
— Значит, адара не так сильна. И если она достаточно зрела и опытна, то ей проще будет научиться обходиться без него. Кто слабее, для тех зов не столь силён, да и с опытом приходит умение отгораживаться, обращаться к сети лишь тогда, когда она нужна.
— А если адара, у которой нет ещё ни одного сочетаемого, вдруг влюбится и решит соединить жизнь с объектом воздыхания, которому ну никак не стать её сочетаемым?
— Тогда эта адара глупа и обречена, — отрезала Трина.
— Но она любит его, — растерялась я от столь категоричного ответа.
— Каждая адара слышит зов с рождения, лишь не осознаёт в полной мере по малолетству. Постепенно она учится понимать его, управлять им себе на благо. Он останется с ней до конца, пусть на склоне лет и обратится шёпотом. Только подобные мне перестают слышать его… но, даже оглохнув в одночасье, мы не лишаемся зрения. Так скажи мне, каково будет жить этой адаре, если однажды зов обретёт силу, противостоять которой она не сможет?