Местом схрона стала избушка Ярен. Уж к бывшей камеристке Костас не ревновал. Постепенно Феодора перетащила туда часть одежды и драгоценностей — наличных денег у неё было не так много, как требовалось для начала новой жизни. Возможностей связаться с Алишан Ярен не имела и к затее Феодоры относилась с философским смирением. Намекала порой, а хорошо ли Федя подумала, а уверена ли, а нужно ли так всем рисковать, но никогда не говорила прямо, не настаивала. А вокруг Феодоры и так внезапно оказалось слишком много давящих на неё людей.
С одной стороны сестра.
С другой возлюбленный.
С третьей брат и кузина, которые не требовали сочетаться сию минуту и в чём-то даже сочувствовали, однако совершенно не помогали, лишь нагнетали обстановку вопросами, намёками и своим мнением. Потому-то признаться во всём Эсфел Феодора решилась только накануне бегства.
День побега.
Первый прыжок.
Второй.
Третий.
Феодора сбилась со счёта ещё до конца первой десятки. Алишан могла отследить перемещения сестры через зеркало, являвшее по запросу не только сочетаемых, но саму сеть, сохранявшую в течение какого-то времени нить движения адары. Поэтому надлежало переноситься как можно быстрее и чаще, чтобы нить поскорее запуталась и исчезла среди прочих.
Феодора не помнила ни доменов, ни перепутий, куда их заносило. Она помнила страшную усталость, какую никогда не ощущала прежде. Слабость, накрывавшую тяжёлым душным одеялом всё чаще и чаще. Силу, стремительно утекавшую водой сквозь пальцы. Она пыталась её удержать, собрать в себе, сохранить хоть каплю…
Не получалось.
Вместе с Феодорой слабела и я. Набор сцен превратился в короткие мимолётные вспышки, за коими я подчас не успевала ничего разглядеть. Нас обеих швыряло безжалостно по всему миру, шпыняло от ракетки к ракетке, словно мячик для пинг-понга.
Костас был рядом и каждое его прикосновение, прежде дарившее тепло, счастье и уверенность, вдруг стало холоднее льда. Он то дёргал и требовал поспешить, то обнимал крепко и просил потерпеть, ведь осталось совсем немного.
Феодора не помнила, под каким номером в списке выбранных ею точек для остановок шёл Глос, но там она и свалилась в прямом смысле. Повисла в объятиях Костаса, не в силах даже сдвинуться с места. Он донёс её до местного постоялого двора и снял комнату. В воспоминаниях мелькнул момент, где Феодора, еле шевеля безвольными руками, переодевается в ночную рубашку и падает на кровать, прошептав напоследок, что только передохнёт минуточку, а потом сразу в путь. Будто издалека я слышала шаги и голос Костаса, шелест и шорохи, тонущие в нарастающем мелодичном перезвоне невидимых колокольчиков.
Зов.
Сеть звала меня и звала Феодору и ни одна из нас не могла ей сопротивляться, не могла не потянуться за ласковым её теплом.
Она звала.
Куда?
А хрен его разберёт.
Феодоре она обещала покой. Шептала, что больше ей не придётся перемещаться до потери сознания. Больше никогда не придётся телепортироваться куда-либо.
А мне…
Дивные новые миры? Фэнтезийные страсти-мордасти?
Похоже на то.
Говорила же, нефиг было читать о попаданках и вообще… страшно представить, что было бы, если бы я о каком-нибудь зомби-апокалипсисе читала.
Сеть мягко согласилась.
Я вздохнула.
И что дальше?
Дальше я проснулась.
Или очнулась — я так и не поняла, что это, собственно, было и почему произошло.
Только вот салон зафира опять не увидела.
Надо мной обычный белёный потолок и даже не слишком высокий. Вокруг стены, оклеенные светло-зелёными обоями с незатейливым узором, и именно вид обоев как таковых породил на мгновение подозрение, что я дома, в своей квартире.
Правда, дома-то у меня обои отнюдь не зелёные.
И кровать поуже, односпальная.
И трёх товарищей, стерегущих мою персону, нет.
Люсьен, на правах первого мужа, прикорнул на краю постели. Филипп, уронив голову, застыл в неудобной, скрюченной позе на стуле, стоящем в изножье кровати. Ормонд обнаружился сидящим на подоконнике, привалившись спиной к раме. За окном темно, комната освещена приглушённым светом бра над кроватью, и я с опозданием опознала в ней спальню Ормонда.