— …сегодня они казнили повитуху.
Дыхание застряло комом в горле. Всё-таки Ирмусэто сделал…
Втянув в грудь больше воздуха, я вышла в общую комнату, пропитанную духом мужицких тел, пота и вина. Лойоны, сидящие вокруг камина перед заставленным яствами столиком, стихли, вгрызаясь в меня взорами. Маар, что сидел в кресле расслабленно и одновременно напряженно, ободрал меня хмурым взглядом, опаляя огнём недовольства и чего-то острого, безумного. Ревности.
Маар оторвал взгляд от Истаны, понимая, что тонет в этих ледяных безднах её глаз, отвернулся, отпил вино, с грохотом поставил кубок на стол, устремляя взгляд на огонь, наблюдая краем глаза, как Истана присела чуть поодаль в свободное кресло.
— Кто-то должен ехать вперёд, кто-то — назад. Фолк, ты поедешь дальше на север, ты, Улф, будешь следовать позади, — заговорил он.
Шед искоса глянул на асса́ру.
— Ты, Шед, останешься со мной, — перехватил Маар его взгляд.
Страж коротко кивнул. Несомненно он понимал истинную причину такого разделения — не только обезопасить путь, но разогнать чужие взгляды подальше от собственности предводителя. Маар не нуждался ни в ком, у него достаточно силы, чтобы справится одному, но недостаточно глаз, где-то он может недосмотреть, а позволить себе такую оплошность страж не мог.
— Как доберёмся до Эмирандских холмов, возвращайтесь в Наврием.
— Думаешь, король погонится? — спросил Улф.
Маар поднял взгляд на лойона. Ещё как погонится. Если он хотел вытравить асса́ру, то он пойдёт до конца. Он не оставит всё так, он слишком жадный до своей власти и трусливый. Трусливый пёс не может оставить угрозу, не уничтожив её в зародыше. Страх порождает жестокость… К тому же Ирмус наверняка точит топор, чтобы обрушить на шею тому, кто пошёл против него. Маар на мгновение представил адское бешенство в глазах короля. Маар ван Ремарт стал его личным кошмаром, теперь уже наяву. Ирмус пойдёт попятам до самого Излома, чтобы избавиться от своего страха.
Мужчины обсуждали детали. Маар возвращал взгляд на Истану вновь и вновь, подмечая новые изменения в ней. Сейчас, после отдыха, её кожа стала светлее, цвет глаз — насыщеннее, а взгляд — мягче? Чепуха!
Впервые Маара выбило из строя, снесло с обочины, и он сорвался вниз, в пропасть, потеряв опору под собой, когда услышал от неё то, чего никак не мог ожить. Всё, что угодно, но только не это. Она беременна от него… Маара жгла эта мысль, пронизывала острыми шипами до самых костей так, что ломило грудь от жара, от нехватки воздуха, от непонятных ему чувств, совершенно путанных, неконтролируемых. Внутри него бурлил вулкан. Он закипал гневом от её упрямства, борьбы, и в тоже время её ранимый вид вынуждал тут же смягчаться. От одного воспоминания, как асса́ру бросилась к нему на шею, насаживаясь на его член, разрядом молнии простреливало позвоночник до самого основания, вынуждая его остро возбуждаться. Вожделение переполняло его каждый раз, когда думал о ней. Когда она находилась рядом, он мысленно трахал её, как хотел. Её близость дурманит, как запах самого изысканного цветка.
Страсть хмелем текла по венам, ошпаривая изнутри ядом, заставляя терять ум. Маару бешеным усилием воли приходилось сдерживаться, чтобы не раздавить её своей одержимостью. Сдерживаться, чтобы прямо сейчас не унести обратно в комнату и отыметь. Жаль, что у них так мало времени… БЕРЕМЕННА ОТ НЕГО.
Маар после того, как вышел из комнаты, не знал, за что взяться. В первую очередь нужно было обсудить путь, но в голове билась чёртова асса́ру! Маар чувствовал в ней плод остро, хлёстко, слишком осязаемо, чувствовал свою кровь в ней и на расстоянии. Гнев разливался тьмой, давил на череп. Он давно свыкся, что у него не может быть продолжения, что он — ОДИН. А эта асса́ру вздумала ещё защищаться, просить его о пощаде. Зачем она это делает, ведь она так ненавидит его, презирает… Маар не понимал. Его слепила ярость, он готов был убить прямо там в комнате, сразу, не раздумывая, уничтожить то, что было в ней, но её глаза, большие, чистые, умоляющие, ударили под самый дых. А потом её объятия… как она потиралась о его тело, ласкала его член дрожащими пальчиками, возбуждая до умопомрачения, обезоруживая его. Ей удалось взять себе управление над ним, контроль, и Маар злился безумно. Злился и на то, что она вышла из комнаты, и сейчас на неё глазели все. Страж бурно ощущал, как она рождала в лойонах желание, и это наказание и пытка, самая страшная для него. Он мог убить сейчас тех, кто решился ему помочь. Потому что они сейчас все глазели на её губы, на изгиб шее и хотели её, пусть неосознанно, не понимая, влияния её, но их кровь бурлила от вида её глаз и сочного тела, облачённого в золотистое платье, облегающее её формы, от блеска жемчужных волнистых волос, от её запаха, что был сейчас таким густым и ярким, как нектар. Разве Маар позволял ей выходить и сидеть с ними в одной комнате?! Ассару назло это делает, чтобы взбесить его.
Ревность раскалёнными шипами вонзалась под кожу, прошивая его насквозь, и он с силой сдавливал подлокотник кресла. Маар ревновал и к тому, что было сейчас у неё внутри. Невыносимо наблюдать, как плод забирает у неё силы, тянет, выматывает, владеет ей. Нет, он не мог знать наверняка, насколько опасно то, что зародилось в ней, но Маар ощущал его силу, и это что-то было сильнее, чем он сам. Маар избавит её от этого. Ассару должна принадлежать только ему. Она — ЕГО. И ничья больше. Он не позволит забрать её, он не позволил королю и не позволит той силе, что сейчас внутри её. Не позволит никому.
Буря стихала, переставая бить в стены. Маар дал команду лойонам собираться в путь, нельзя больше оставаться здесь. Ищейки короля, Маар не мог недооценивать, могут их выследить. Теперь он не сомневался, что его путь через Излом, за границу, туда, куда псы его высочества не сунутся никогда.
Погасив камин и водрузив вещи на лошадей, небольшой отряд поднялся в сёдла, покинул сторожку.
Глубокая ночь скрывала путников. Кони двигались медленно, бороздя сугробы. Маар то смотрел на верхушки сосен, что макушками пришпиливали тяжёлые плотные облака, то вглядывался в частокол неподвижным взглядом. Если повезёт, то с нойронами они не встретиться до самого Излома. Но что их ждёт за щитом? Маар не мог знать наверняка. Он знал только то, что туда отправляют неугодных королю, изгоняют предателей или просто опозоривших род наследников. И оттуда никто не возвращался. Земли за Изломом не изведаны, но Маар помнил слова матери о тех местах. Ледяные пустоши, как она называла их. Она много раз порывалась туда сбежать, и её ничто не пугало. Она бы так и сделала, но не успела… Её поймали и жестоко убили. Его мать была ведьмой, она родила Маара и осталась жива, хотя много раз упоминала, что роды дались ей тяжело, и только собственное ведовство помогло женщине выжить.
Маар взглянул на асса'ру, что ехала поблизости, на её руки в перчатках, как она сжимает тонкими пальчиками поводья, держит спину прямо, словно она не шла весь день вчера и не трахалась с ним полночи до умопомрачения. Но как бы то ни было, Маар решил, он избавит её от ноши. Он сделает путь очень нелёгким, не будет давать ей отдыха, загонит до полусмерти, и она, ассару, скинет его.
Истана, почувствовав горячий тёмный взгляд исгара, повернулась, взволнованно посмотрев на него. Маар отвернулся, поддел пятками жеребца, пустил вперёд отряда, подстёгивая остальных поторапливаться.
Горизонт над лесом окрашивался холодным розовым отливом, предвещая скорый рассвет. Но остановки запрещены, им нужно будет углубиться в лес уже к вечеру.
Ирмус вглядывался в снежные дали, чуть прищурив глаза. Лойоны задерживались, и всё ещё не было никаких известей о поимке беглецов. Единственное, о чём он горько сейчас сожалел — это о том, что не убил асса́ру, доверившись этой проклятой повитухе. Вздумала солгать ему. Плод давно бы был мёртв, а теперь… Ирмус стиснул кулаки. Он найдёт их. Признать, был удивлён, что Ремарт пришёл за своей сучкой. Маар ван Ремарт… Ирмус сделал ошибку, точнее, не устранил одну маленькую помеху — убить стража стоило сразу, как только Ирмус получил власть.
Но тогда он был ещё слаб, под покровительством своего стареющего отца. Тот влиял на него, Ирмус этого не скрывал и понимал сейчас отчётливо. А отец опекал молодого воина, взятого из приюта, найдя в нём что-то ценное для себя. Несомненно, Ремарт был силён, иначе Ирмус не ходил бы сейчас из угла в угол, ожидая, что исгара приведут живым. Ремарт в замке положил много воинов, пролив кровь, теперь у Ирмуса есть значимые основания казнить его. И наконец избавиться. Девчонка послужила на его благо, Ирмус даже готов был оставить ей жизнь. Да и жаль отрубать такую прелестную головку. Не даром ходили легенды, что дочери Ильнар красивы, их красота холодная, ледяная, опасная, а сами они ядовиты. Он оставит её у себя, в своём питомнике, тем более, как сказала повитуха, этих прекрасных дев больше не осталось в землях Навриема. Было бы неразумно убивать её, не потешившись самому, не поиграв ей. Хоть Ремарт превратил её в свою личную шлюху, заимев, как свою собственность, только он забыл, кто истинный хозяин судеб. Ирмус напомнит ему.