Он поднял чашку и провозгласил тост, такой же горький, как и кофе в ней.
– За несостоявшиеся путешествия.
Аннет поняла, что скрывается за этой фразой, и улыбнулась ему – искренне и грустно.
– За отложенные, Джордан, только за отложенные.
Лысый толстяк с перемазанной кетчупом физиономией замахал руками из-за соседнего столика, и Аннет пришлось вернуться в мир, где она обитала по восемь часов в день плюс сверхурочные, как в этот вечер.
– Сию минуту.
И ушла, оставив Джордана наедине с мыслями, которые вполне разделяла. История и впрямь неприятная. И если он не ошибается, вскоре станет еще неприятней, если это вообще возможно. Когда он покинул кабинет брата в Грейси-Мэншн, заключение о вскрытии еще не прибыло. Но Джордан дожидаться не стал: пускай Кристофер один предается отцовским чувствам и долгу мэра (кто знает, какая из двух ролей сейчас труднее).
Он позвонил Буррони и пригласил его отужинать на углу Шестой авеню. Уже допивая кофе, Джордан увидел полицейского в первом окне, затем во втором – так он переходил из одного окна в другое, пока не дошел до двери.
Буррони был все в том же замшевом пиджаке и той же черной шляпе с прямой тульей, что и утром. Он вошел и обвел взглядом помещение. Заметив Джордана, решительно двинулся к столику пружинистой походкой футболиста. В руке у него была зажата сложенная вдвое спортивная газета, из которой торчал листок желтого цвета.
Он подошел к столику, но садиться не спешил, нарисовав на лице явственное желание очутиться в другом месте и в другой компании.
– Здравствуй, Джордан.
– Садись, Джеймс. Что будешь пить?
– Швепс. Я при исполнении.
Джордан пропустил мимо ушей интонацию, которой была сдобрена последняя фраза. Детектив сел напротив, положил на стол газету. Листок высунулся чуть больше, и Джордан разглядел на нем буквы НЙПУ.[4]
– Поставим точки над «i», Марсалис.
Джордан взглянул на него в упор и скривился.
– С большим удовольствием.
– Ты меня явно недолюбливаешь, но это момент несущественный. Гораздо важнее то, что я тебя недолюбливаю. Более того – мне совсем не нравятся эти игры. Однако мне очень жаль твоего племянника.
Заранее зная, куда приведет этот разговор, Джордан пресек его в зародыше:
– Стоп, стоп. Я не знаю, что тебе наговорили, и знать не хочу. Главное – чтобы ты выслушал, что я тебе скажу.
Буррони снял шляпу, положил ее на свободный стул и откинулся на спинку, выжидательно скрестив руки.
– Я слушаю.
– Моего племянника тебе совсем не жаль. По-твоему, таких, как он, убивать надо, миру это только на пользу. Ну и ладно, это твое личное дело. А меня, уж пожалуйста, перетерпи. Нам с тобой детей не крестить, Джеймс. Работа есть работа, мы оба за нее взялись. У меня свои резоны, у тебя свои. И дивиденды у нас с тобой разные…
Буррони поставил локти на стол и глянул на Джордана в упор. Тишина вдруг сделалась звенящей.
– Если ты про тот инцидент в отделе министерства, то учти, я…
Джордан не дал ему закончить.
– Я знаю, что ты. И про тебя, и про других знаю. И все годы знал, когда был, как ты, при исполнении. Мне всегда казалось, что хороший полицейский может иметь маленькие слабости, в конечном итоге их можно сбросить со счетов. Если же слабости большие, то он перестает быть хорошим полицейским и становится сволочью. Это пусть решает суд. Но теперь кое-что изменилось в моих взглядах, и это, Джеймс, как раз очень существенно.
– А именно?
– А именно мне на вас глубоко наплевать. Я согласился поставить точку в этой истории по своим мотивам. И дело не только в том, что убили моего племянника. После того, как точка будет поставлена, я сразу уеду туда, куда собирался отбыть сегодня утром.
Подошла официантка, поставила стакан светлой пузырящейся жидкости на стол и молча удалилась. Джордан на время замолчал. Буррони, воспользовавшись паузой, отхлебнул швепса.
– Это что касается меня. Теперь о тебе. Ты арестуешь убийцу сына мэра, тебе достанутся все лавры, ты станешь героем, звездой и забудешь о мелких взятках, которые брал, когда давали.
Кивком он указал на газету, принесенную Буррони.
– На скачках играешь или в футбольном тотализаторе?
– Ну и скот же ты, Марсалис.
Джордан еле заметно усмехнулся.
– Не иначе, это у нас в роду.
И вновь наступила пауза для оценки потерь и зализывания ран с обеих сторон. В конце концов Джордан решил объявить передышку и вывесить если не белый флаг, то хотя бы платок.
– А это что? – показал он на желтый лист.
Детектив вытащил листок из газеты, развернул и подтолкнул по столу к Джордану. Джордан догадался, каких усилий это ему стоило.
– Копия протокола. Пока это все, что удалось выяснить. Вскрытие сделано в рекордные сроки, равно как и экспертиза. Прочти не торопясь.
Джордан решил смазать ржавые шестеренки их вынужденного сотрудничества, немного польстив самолюбию Буррони.
– Я хотел бы услышать это от тебя.
Тон собеседника немного смягчился.
– Вскрытие подтвердило, что смерть наступила в результате удушения. В рот покойному залили сильный клей – чтобы палец не вывалился. Им же приклеили к уху руку с зажатым в ней одеялом. Марка клея весьма распространенная, называется «Айс-Глю» – в любом магазине есть, стало быть, уликой служить не может. Динамика убийства, похоже, соответствует твоей версии. На запястьях и щиколотках обнаружены следы клейкой ленты. Она тоже вполне обычная и едва ли чем нам поможет. Судя по всему, преступник сначала оглушил его, стреножил, а уж потом убил. На теле никаких следов борьбы, только гематомы на шее.
Буррони, сам того не замечая, влез в шкуру следователя. Джордан отлично помнил состояние, охватившее его, когда он прибыл на место и ощутил свой сатанинский дар в действии. В такие моменты становишься главной точкой отсчета в расследовании, а все присутствующие расступаются перед тобой и ловят каждое твое слово.
Голос Буррони вернул его к действительности.
– Показания этого… – Он перевернул бумагу к себе, чтобы прочесть имя. – Показания этого Лафайета Джонсона пока мало что нам дают. Они вполне правдивы, и вел он себя, как подобает в таких случаях. Время звонка погибшего ему на мобильный соответствует его показаниям. Как только он обнаружил труп, сразу позвонил в полицию. Пока рано исключать его из числа подозреваемых, но…
Версия осталась невысказанной, и Джордан закончил за него:
– …но ты не думаешь, что он мог уничтожить свою основную кормушку.
– Вот именно. Только одна деталь в его показаниях вызывает кое-какие подозрения.
– А именно?
– Когда он входил в подъезд, его чуть не сшиб какой-то тип в спортивном костюме. Лица он не разглядел, но тот якобы вышел бегать, а бежал, припадая на одну ногу. Мы опросили всех и в этом подъезде, и в соседних, но никого, по описанию похожего, не нашли.
– Возможно, это след. Что еще?
– Еще есть девица, которая провела ночь с твоим пле… с убитым. Она явилась сразу же, как только узнала из новостей об убийстве. Я уехал из участка, ее как раз допрашивали.
– Ну и как она?
– Обыкновенная. Я бы даже сказал – бесцветная. Не первой молодости. Из тех, что падки на знаменитостей. Работает секретаршей в каком-то издательстве на Бродвее – названия не помню.
– По-твоему, она не могла его удушить?
– Думаю, даже две такие не смогли бы. Очень уж тщедушна.
– А эксперты что говорят?
– У них работы по горло. Тысячи отпечатков, волокон, волос, красок. С нашим штатом нескольких месяцев не хватит, чтобы все их рассортировать и установить.
– Словом, на данный момент это все.
Джордан не сокрушался по этому поводу, просто констатировал. Он по опыту знал, что почти все расследования начинаются с ничего.
И, как всегда в таких случаях, Буррони не удержался от предположения: